– Они обещали за мной скоро зайти. – Леночка оживилась. – Я пригласила их на праздник! – Она не везде выговаривала «р», и получилось: «пвазник». – Интересно, что они мне подарят?

– Ну, не знаю, – сказал Макар. – А что ты хочешь получить?

Она хотела белочку, какой-то сложный кубик – по крайней мере так понял из ее описания Илюшин, – и блестящие тарелки, чтобы она могла научиться играть вместе с Пелагеей, Назаром и Яшей. Поначалу Макар полагал, что речь идет о посуде, и это недопонимание вызвало у нее громкий смех.

– Тарелки бить нельзя! Мама иногда бьет. Прямо швыряет об стену – бах! Бах! Но папа говорит, что не надо так делать.

Она, без сомнения, больше доверяла мнению отца, чем матери.

– А я однажды бежала босиком и ногу порезала об осколки.

Макару была предъявлена довольно грязная подошва со шрамом.

– Ух! Крови, наверное, много было?

– Не очень, – призналась честная Леночка. – У меня иногда из носа больше течет.

О концертных тарелках ей рассказали обитатели гостевого коттеджа.

– Вот такие! Золотые! – Девочка широко развела руки и с громким хлопком свела. – Нет, тарелки мне точно не подарят, – заключила она.

– Почему?

– Папа не любит, когда громко. – Она вздохнула. – Когда стреляют, ему не нравится. Тарелки очень взрывные! Как… как бомба! Вы видели бомбу?

Илюшин сказал, что бомбу не видел и надеется никогда не увидеть, а Леночка возразила, что есть добрые, добрые бомбы, и следующие десять минут они спорили о характере взрывных устройств, и все это время Макара не оставляло странное, почти болезненно острое чувство, что в действительности они говорят о чем-то важном, вот только он не в силах понять о чем. Девочка уже рассказывала ему, как прокладывают пути для поездов, взрывая скальную породу, и говорила она увлеченно, явно пересказывая многократно прочитанную книжку, и добавляла к пересказу от души своих собственных выдумок – например, что всем животным, обитающим в этой горе, выделяют в соседней горе новые норы, еще больше и красивее прежних, и о письмах, которые рассылают обитателям скалы, – а перед мысленным взором Илюшина отчего-то стоял старый Крот из Машиной сказки.

Старый Крот спускается в подземелье. Идя вниз по черному земляному коридору, он еще похож на подслеповатого зверька в бархатной шубе, на добродушного старичка с хитрой мордой, хранителя милых волшебных редкостей. Но с каждым шагом, приближающим его к хранилищу, Крот меняется. Вот он стоит под сводами подземелья, и веки его больше не прищурены. Бесстрастным взглядом Крот обводит пространство перед собой, и алым вспыхивает его мех, будто крот завернут не в шубу, а в неостывшие угли.

А затем вскидывает лапу, словно бросая в глубину горсть незабудок.

Только эти незабудки сияют.

Снаружи глуховато доносятся динамитные взрывы – сказка, которую рассказывает Леночка, влилась в историю Маши, – и под этот фейерверк голубоватое облако, рассекая темноту, стремительно движется к жутковатой тени, прячущейся в глубине.

ФЕЙЕРВЕРК

Илюшин уставился на Лену.

– Ой! У вас глаза странные!

Она испуганно отодвинулась, и он взял себя в руки.

– Это потому что я шоколада давно не ел!

Макар ляпнул первое, что в голову придет, чтобы не вспугнуть ее, и девочка охотно подхватила его выдумку, принялась болтать о конфетах, эклерах, праздничном торте, в котором ей придется задувать целых шесть свечей, а если не получится с первого раза, папа пообещал воткнуть еще шесть, потому что желание должно исполниться, а для этого нужно задуть свечи одновременно…

– Папа ведь тоже просил тебя сделать ему подарок, правда? – вклинился Макар.

Лена подняла на него непонимающий взгляд, и на секунду он почувствовал себя законченным скотом, обманом выманивающим нужные ему сведения у доброго, доверчивого ребенка. Но это длилось всего несколько мгновений.

– Папа просил тебя подсмотреть код маминого сейфа и сказать ему. – Он улыбнулся, подсказывая, что это не такой уж серьезный проступок.

Девочка смутилась.

– Это чтобы мы могли купить шоколадный торт, – пробормотала она. – Всего один раз…

Всего один раз, да. Подбежать к матери, когда она набирает код сейфа, запомнить его, назвать отцу. Оксана Баренцева ни о чем не догадалась. Или догадалась, но не сразу.

А ведь у них с Сергеем была подсказка. Они видели своими глазами, как под напором Медникова Юрий прошел в комнату жены и открыл сейф. Он совершенно растерялся, не знал, что делать, – и этим выдал себя.

Но они с Бабкиным все пропустили. Были слишком увлечены мыслями о шантажисте – и не обратили внимания, что Баренцеву известен код. А ведь именно это, а не попытка Льва Леонидовича поживиться за счет пропавшей сестры, было действительно важным.

«В первый раз он взял деньги у жены. Второй раз занял у партнеров по гольфу».

Оставалось проверить ещё кое-что. Илюшин уже видел почти всю картину: подземелье было перед ним как на ладони, лишь кое-где лежала темнота.

– На твой день рождения вы не будете запускать фейерверки? – спросил он, уже зная ответ.

Леночка, обрадованная, что разговор ушел от опасной темы, замотала головой.

– Папа их не любит. Он их боится. Его однажды выстрелом напугали…

– Охотники, наверное?

– Нет, сосед! Он был злой…

Старый Крот негромко засмеялся в темноте. Ну что, дружок, рад тому, что ты нашел в моем подземелье? Все, все попадают сюда рано или поздно. А некоторые никогда и не выходят – скажем, мальчик, испугавшийся выстрелов. Он так и прячется здесь. А теперь выпусти мотыльков, дружок, и они приведут тебя к убийце.

– У вас лицо грустное, – сказала Леночка. – Мне вас жалко! Хотите, я вам отдам свои конфеты? Сейчас принесу! Я вам все-все-все отдам! Они вкусные!

Она вскочила, чтобы убежать, но Макар удержал ее за руку. Он вглядывался в некрасивое личико и думал, что слишком часто в последнее время его посещает желание бросить расследование и уйти. Отказаться от того, чтобы довести дело до конца. Он – не Бабкин, его не будет терзать мысль о том, что убийца останется безнаказанным.

И каждый раз это желание приходит слишком поздно. Когда уйти уже нельзя.

– У меня лицо грустное, потому что мне запрещено есть конфеты, – доверительно сказал он. – У меня от них зубы болят. А ты беги, а то твоя тетя будет тревожиться!

– Ага! – Она отбежала и крикнула: – Я вам яблоко принесу! От яблока зубы не болят!

Когда она скрылась в коттедже, Илюшин подпер щеку ладонью и поморщился, словно и впрямь разболелся нерв.

Остался только один вопрос. Где тело? Он подумал, что если еще посидит здесь, то сообразит, что убийца сделал с Баренцевой. Вариантов не так много…