— Четвертовать ублюдка! — проорал кто-то поблизости.

— Поделом тебе, мразь!

Палач занёс топор, и Седой, не выдержав, перевёл взгляд на Шустрого. Тот словно почувствовал, поднял глаза и, узнав старого учителя, едва заметно кивнул головой в приветствии.

От глухого стука мальчишка вздрогнул, отрешённо посмотрел на голову собрата, покатившуюся по залитому кровью настилу.

Толпа ликующе взревела.

— Казнить всех осквернённых до единого!

— Долой выродков с Прибрежья!

Седой, стараясь не обращать внимания на выкрикивающего проклятья соседа, подошёл почти вплотную к помосту, не сводя глаз с Шустрого. Судя по всему, его транквилизаторами не накачали, видимо, посчитав неопасным. И то верно, в оковах быстро не побегаешь.

Но, как оказалось, ему даже кандалы не особо были нужны. Шустрый с трудом передвигался. По побелевшим губам было заметно, что каждый шаг давался ему с невероятным усилием.

Когда гвардеец подвёл мальчишку поближе, Седой заметил, что рубаха несчастного вся пропитана кровью. Даже представить сложно, что пришлось ему пережить перед казнью.

Рухнув на колени, Шустрый покорно опустил голову на деревянную колоду.

— Сдохни, тварь! — донёсся позади хриплый голос.

— Чтоб тебе вечно гореть в пекле, падаль!

Седой пристально смотрел в полные отчаяния глаза парня. Бледное лицо казалось спокойным — их с детства учили не показывать страх, выбивали кнутом слабость, и всё же жажду к жизни не так просто отнять. У него они её не отняли. Не смогли, не получилось.

— Я ничего им не сказал, Седой, — Шустрый держался спокойно, владел собой, как истинный воин.

Таких ребят губят! Крепкие как кремень, ими бы искры выбивать, разжигать костры восстаний…

— Можешь гордиться собой, сынок. Госпожа уже рядом, — сердце снова защемило.

Седой не видел блеснувшего в воздухе топора, не слышал нетерпеливых выкриков кровожадной толпы. Он лишь смотрел прямо в голубые глаза мальчишки: пусть не думает о том, что уже мёртв, пусть знает, что не один, что рядом есть тот, кто разделит с ним последний миг его жизни. К сожалению, это всё, что он мог дать ему. В этот мир каждый приходит в одиночку, в одиночку его и покидает, с этим ничего не поделаешь.

Шустрый благодарно улыбнулся. Не избалованному любовью, ему было достаточно и того, что рядом оказался хоть кто-то, кто не испытывал к нему ненависти, кто не видел в нём врага, не желал ему смерти.

Раздался резкий хруст, глухой стук. Седой закрыл глаза, зная, что его взгляд мальчишке уже больше не нужен.

«Лёгкой тебе дороги до Земель Освобождённых, Двести Восемьдесят Седьмой…»

Уже почти не слыша криков озверевшей толпы, Седой поплёлся вдоль эшафота, желая только одного — уйти отсюда подальше. Сердце ныло не прекращая, левую руку пронзила острая боль, воздуха катастрофически не хватало. Казалось, ненависть свободных душила, выпивала последние остатки сил.

Остановившись, чтобы переждать головокружение, Седой перевёл взгляд на высокий столб с развешанными на нём головами осквернённых, то ли казнённых ранее, то ли убитых той чёртовой ночью.

Седой до последнего не верил, глядя на знакомое до боли лицо.

Слай… Как же так?! Да что ж это такое! Неужели..?

Сердце гулко ухнуло, грудь будто пронзила гигантская игла. Седой попытался вдохнуть, хватая ртом воздух, но почему-то ничего не получалось. В глазах резко потемнело, ноги подкосились, земля внезапно врезалась в лицо.

Последнее, что он услышал, — испуганный женский вскрик, но вскоре и тот оборвался, исчезнув вместе со всем остальным миром.

***

Твин петляла по узким улочкам, ныряла в тесные проходы между обшарпанными домами с пыльными окнами, пересекала мостовые, лавируя меж телег и угрюмых прохожих.

Она не имела ни малейшего представления, где находится, но в то же время знала каждый булыжник, каждую трещину в обветшалых зданиях, каждый покосившийся ставень с облезлой краской.

Твин свернула с улицы в переулок, в котором дома так тесно жались друг к другу, что стоило только вытянуть руки, и ладони сразу упирались в стены. Где-то наверху скрипнуло окно ржавыми петлями, прямо за спиной вылилась смердящая жижа.

— Шныряете тут… крысы помойные! — донесся скрипучий старческий голос.

Зажав нос, Твин то и дело перепрыгивала мутные лужи, пока наконец не остановилась у покосившейся двери с подгнившими досками. Сквозь большие щели сочился бледный свет.

Поморщившись от пронзительного скрипа, Твин вошла внутрь и огляделась. В тесной комнатушке за грубо сколоченным столом сидели трое, двое из них напряжённо глядели в её сторону, третий сидел вполоборота, сосредоточенно изучая какую-то бумагу. Масляная лампа тускло освещала лицо читающего, но Слая в нём она узнала сразу.

Сердце радостно заколотилось, захотелось тут же броситься к нему на шею и расцеловать, но почему-то она оставалась стоять у порога, тело будто перестало повиноваться её воле.

Подняв голову, Слай посмотрел на неё янтарно-жёлтыми глазами, которые, казалось, светились в полумраке, и приветливо улыбнулся:

— А вот и ты… Проходи, только тебя и ждём.

Твин шагнула к нему навстречу. Это точно был её Слай, но одновременно кто-то ещё. Только почему-то сейчас это не слишком её волновало, скорее, просто беглая мысль, незначительная, маловажная.

Внезапно тело взорвалось невыносимой болью, будто десятки пар острых клыков одновременно вгрызлись в её плоть. Суставы охватила сильнейшая судорога, и она рухнула в зияющую чернотой бездну.

Сквозь боль послышались приглушённые голоса. О чём говорили — не разобрать, но явно спорили. Мужской голос, низкий, с хрипотцой, бросал короткие фразы, а тонкий, явно женский, возмущённо доказывал что-то в ответ.

Боль пульсировала, то нарастая, то отступая. Судороги, ненадолго отпустив, снова накрыли волной. Ноги невыносимо скрутило, казалось, вот-вот Твин услышит хруст собственных костей.

Она хотела закричать, но из горла вырвался только хриплый стон. Женский голос что-то произнёс, рядом звякнуло стекло, и по венам вдруг растеклось раскалённым металлом.

С трудом раскрыв глаза, Твин пыталась сфокусироваться на размытых очертаних. Краски сливались, смешивались, ничего было не разобрать.

— Да что с ней не так? — проворчал недовольный мужской голос.

— По всем симптомам, это абстинентный синдром, — отозвалась незнакомка.

— И как долго это продлится?

— Точно не могу сказать, всё зависит от уровня интоксикации. Наберитесь терпения, Джейк, от неё всё равно сейчас ничего не добиться.

Половину из сказанного Твин не поняла, но, похоже, говорили они на её родном языке, во всяком случае отдельные слова она хорошо различала, хотя и звучали они как-то искажённо, неправильно.