Фэй, побывавший во многих передрягах, еще никогда не участвовал в таких сражениях. Опасность угрожала ему одновременно со всех сторон. Несколько раз он был на волосок от гибели.

На мгновение, в водовороте схватки он увидел Жуна, который с несколькими молодыми офицерами отбивался от наседавших на них кочевников.

«Должно быть, нелегко ему…без сноровки…» - Успел подумать Фэй, но людской поток понес его дальше.

Накал боя достиг своего предела, когда китайские воины взяли уцелевших кочевников в кольцо.

Все эти люди могли бы жить в мире и согласии, но, повинуясь велениям времени и темному, животному зову ненависти и злобы, они убивали друг друга, обагряя горячей человеческой кровью землю, подарившую им жизнь.

Воинов хань-жэнь было больше, и они были лучше обучены.

Часть хунну взяли в плен. Их ожидало рабство и тяжелые работы. Остальные рассеялись. Их преследовали и добивали.

В азарте погони Фэй ворвался в становище кочевников. Здесь уже вовсю шел погром. Среди опрокинутых шатров и перевернутых кибиток Фэй, к своему удивлению, увидел нескольких женщин. Их немногочисленных защитников быстро перебили, а женщин повели к обозам.

Огибая один из шатров, Фэй краем глаза успел заметить брошенный в него камень. Фэй успел уклониться, рванул коня в сторону нападавшего, и поднял меч.

Прижавшись спиной к колесу перевернутой кибитки, на него диким, затравленным взглядом смотрел мальчонка лет десяти- одиннадцати.

«Ты можешь убить ребенка хунну?» - Вспомнил Фэй своего друга. – А ведь, могут и убить, если его здесь оставить».

Фэй бросил меч в ножны, наклонился и, схватив мальчишку за шиворот, посадил его впереди себя. Тот, было, рванулся, но, почувствовав стальную руку офицера, затих.

Возвращаясь к обозам, Фэй натолкнулся на телохранителей, в пылу сражения потерявших своего подопечного. Такой проступок грозил им серьезным наказанием, и облегчение, озарившее их лица при виде Фэя, было вполне понятно.

Откуда-то сбоку вывернулся Жун, и радостно бросился к Фэю – живой!

- Ты не ранен? – Поинтересовался Фэй.

- Хвала Небу, миновало! А этот у тебя откуда?

- Мальчишка? – Да, похоже, сиротой остался. Пускай поживет у нас. Пригодится на побегушках.

Жун удивленно пожал плечами, и офицеры в сопровождении телохранителей двинулись дальше.

Когда они следовали небольшой лощиной, Жун неожиданно наклонился к Фэю и сильно толкнул его плечо. Одновременно правую руку Фэя обожгла резкая боль. Офицер и мальчишка хунну, потеряв равновесие, полетели на землю. Морщась от боли, Фэй поднялся на ноги. Предплечье его правой руки пробила стрела.

- Он - там! – Крикнул Жун телохранителям, указывая вверх на скопление камней.

Солдаты развернули коней и бросились в погоню за стрелявшим.

Спешившись, Жун осмотрел рану, и покачал головой. Застрявшая в предплечье стрела была китайской.

- Глубоко вошла - самим не справиться. Потерпи до обоза.

- И как ты заметил? – Спросил Фэй, придерживая окровавленную стрелу в положении, в котором она причиняла ему наименьшую боль.

- Наверное, Небо помогло. Я как раз смотрел вверх, когда там появилась эта рожа. Что-то подсказало мне: стрелять будут в тебя.

Мальчик, все это время стоявший рядом с лошадью Фэя, бежать не пытался.

Жун помог товарищу взобраться на лошадь, посадил мальчика к себе, и все трое направились к обозу.

Поздно вечером, когда Фэй, ослабевший после операции и потери крови, лежал у себя в палатке, Жун заботливо прикрыл его одеялом и сообщил:

- Солдаты никого не нашли. Стрелявший как сквозь землю провалился.

Фэй слабо улыбнулся:

- Сегодня ты спас мне жизнь. Подумать только! А я когда-то начистил тебе физиономию…

- Нет худа без добра. – Ответил Жун. - После той драки отец пригласил учителя, и мы хоть чему-то научились.

Фэй не знал, что всесильный министр, провожая своего сына в дальний поход на Запад, напутствовал его такими словами: «Запомни, сын мой! Где бы ты ни был, ты обязан заботиться о господине Ли и его друге. Наша семья осталась жива только благодаря господину Главному Советнику. Мы в неоплатном долгу перед ним и его семьей. Запомни это на всю свою жизнь».

И сегодня Жун был доволен: он, хоть в какой-то степени смог вернуть свой долг.

Юс, собака мудреца Лао, пробрался в палатку, и Фэй велел Жуну не прогонять его.

Мальчика-хунну накормили лепешками, и пристроили в обозе.

Вечером Жун вышел из палатки. Синяя мгла уже закрыла долину, и первые звезды ярко горели в зеленом небе.

По соседству офицеры шумно праздновали победу. Разливали по бокалам рисовую водку и громко смеялись.

Повсюду пылали костры. Доносился смех, шутки, громкий разговор. Солдаты отдыхали после боя.

У одного из костров переливалась, плакала сяо{78}. Красивый мужской голос пел древнюю печальную песнь, в которой жизнь человека уподоблялась росе на стеблях лука-порея…

В глазах воинов стояла тоска. Жун смотрел на освещенные светом костра лица солдат, и не мог поверить, что это те самые люди, которых он видел сегодня утром в бою. Те несли смерть и разрушение. Эти были серьезны и печальны.

- Сколь обширна и странна душа человеческая! – Сказал Жуну подошедший офицер, как будто, отвечая на его мысли. – Вмещает и зверя кровожадного, и нежные струны свирели.

Жун молча кивнул головой.

У костра уже не пели. Бывалый солдат рассказывал приключившуюся с ним когда-то историю.

- Отдыхали мы как-то с братом в провинции у родственников. Как водится, посидели, выпили изрядно. Вдруг слышим, голос из-под лестницы доносится. Удивились мы, пошли туда посмотреть. Никого нет! А голос, вроде как из-под земли звучит. Правда, не разобрать ничего. Принесли мы лопаты, начали копать. Докопались до гроба истлевшего, а в нем кости сухие.

Переглянулись мы, закопали все обратно. Продолжаем кутеж, а голос все звучит. Тут мой брат и говорит: «Давайте позовем наставника Дэ-иня, он тут по соседству живет. Говорят, он даже язык бесов понимает».

Привели наставника. Послушал он бормотание странное, и досадливо рукой махнул. «Оставьте» - говорит, - «его в покое. Он был большим чиновником, и привык, чтобы ему льстили, хвалили и захваливали. А, вот умер он, и никто его не хвалит, и не вспоминает. Скучно ему стало. Вот лежит и сам себя нахваливает».

Слушатели посмеялись.

Ночью у Фэя был жар. Рана горела и кровоточила. В воспаленном сознании проносились картины детства, всплывали какие-то лица.