Терзая душу этими раздумьями, приезжий человек дальше двинулся. Ему хотелось увидеть кузницу, которая должна быть на краю деревни. Но ничего похожего на глаза ему не попадалось. Потом он увидел густые и высокорослые заросли кипрея, и догадался: тут, наверно. И точно: тёмная от времени кузница, когда-то находившаяся на краю деревни, давно сгорела, дымом на ветрах развеялась, оставив после себя десятка три подков, ржавеющих по зарослям кипрея – на счастье пацанам, любителям поколобродить по таким заманчивым местам.

Приезжий потоптался возле пепелища, обставленного красными свечками кипрея. «Неужели вот здесь легендарный Златоуст был когда-то мастером или подмастерьем?».

Заметив ящерку, серым шнурком прошмыгнувшую неподалёку, приезжий вдруг почему-то вспомнил о том, что в древних сказаниях именно кузнец когда-то победил Змея Горыныча – приковал за язык.

«Символично!» – думал Ермакей, возвращаясь на станцию и поглядывая по сторонам, будто выискивая ответ на вопрос: что ему дальше предпринять в поисках царевны Златоустки?

1

Небольшой, неказистый Босиз – посёлок городского типа – был построен на скорую руку. Сразу было видно, что делали тяп-ляп. Не для житья-бытья предназначались эти убогие постройки – для временного проживания; перекантоваться и дальше когти рвать, ещё покорять что-нибудь, кого-нибудь. В посёлке было много двухэтажных деревянных домов, поставленных то солдатским строем, то в шахматном порядке. Дома, нужно отметить, крепкие. Четырёхугольный, аккуратно гранёный ровненький листвяк, точно отлитый из металла, сделался тёмно-золотистым от времени, от сибирских лютых непогод; такое дерево ни топор не возьмёт, ни огонь. Жалко, что дома эти однообразные, однотипные, такие унылые и такие угрюмые, что, кажется, вот-вот завоют от тоски, заголосят своими печными трубами. И только одно утешало, скрашивало серость и уныние – природа кругом красовалась. Прямо перед окнами – лужайки, поляны. Вековые сосны в два обхвата. Кондовые кедры. Белоногие берёзовые рощицы на ветру зелёными платьями шуршали. Рябины да калины полными горстями ягоду протягивали к самому крыльцу – угощайся. Улицы посёлка – не все, но многие – были горбатыми, шли по пригоркам, там и сям перешагивали через ручьи; деревянные мосточки виднелись.

Прогуливаясь по посёлку, Литагин с удивлением увидел нечто вроде крепостного вала, над которым – на мощных цепях – держалось полотно подвесного металлического моста. «Вот это развернулись мужики! – Он сплюнул под ноги, шагая дальше. – Лесными королями стали, не подступишься!» По сводкам, имевшимся в секретном управлении, Литагин знал: «лесные короли», промышляющие сбытом сибирской тайги за границу, в последние годы фантастически разбогатели – в Стольнограде у них по две, по три квартиры, дачи за городом. И тут, в Босизе, те, кто работал на «лесного короля», стали жить на широкую ногу: кирпичные хоромы возвышались на пригорках, терема, сверкающие черепицами, огороженные глухими заборами, за которыми ходили злые кобели величиной с медведя.

Оказавшись на окраине поселка, там, где была когда-то золотодобыча, Литагин увидел карьер – кошмарная дыра, зверовато воющая ветром. «Только у нас такой бардак, – с грустью констатировал Литагин, – такие мы хозяева. И раньше-то было шаляй-валяй, а теперь и подавно!»

Золотодобыча на русских землях – это настоящий золоторазбой. И никто ни перед кем за это не отвечает. Вот почему грандиозный карьер, оставшийся от варварского золоторазбоя на краю посёлка, представлял собой такую фантастически огромную дыру, что если в неё заглянуть с самолёта или вертолёта – преисподнюю можно увидеть. Эта гигантская ямина углублялась годами – спиралеобразно завинчивалась в земные глубины. А позднее, когда все золотые жилы с мясом выдрали, карьер был заброшен, и ни у кого из бывших золотодобытчиков не возникло желания эту рваную рану на теле земли как-то забинтовать, залечить. И теперь эта язва, понемногу разрастаясь под воздействием ливней и оползней, представляла жуткую картину. Местные жители, временщики в основном, – с верхнего краю карьера с одной стороны – сотворили свалку и помойку; стая воронов вечно кружилась, бегали бездомные собаки, а иногда и голодный волчара не брезговал заглянуть. Дальше, ниже виднелись обгорелые резиновые калачи – большие колёса от могучих машин-рудовозов. Железные, ржавеющие кости какого-то брошенного экскаватора торчали, словно рыжие мослы мастодонта, воздетые к небу. Молодые сосёнки проросли на самом дне – на каменных островках, там и тут торчавших из воды, образующей мутные озерца. А сбоку, в полуметре от уровня воды, чернела нора – громадная, круглая, как по циркулю вырезанная то ли силами золотарей, то ли силами природы, то ли какими-то другими, неведомыми силами.

Размышляя об этом, Литагин остановился на краю карьера, попытался заглянуть в пасмурную пасть, утыканную острыми каменными зубами – и едва не рухнул от изумления.

Внизу, по дну кратера проползала какая-то здоровенная каракатица или динозавр, или чёрт его знает, что это было такое – сразу-то не разглядеть, но мороз по шкуре сразу почему-то дёрнул; сердце почуяло ужас.

А затем Литагин присмотрелся и присвистнул: избушка на курьих ножках топала по дну карьера.

Скрипя и покряхтывая, старушка-избушка пошла по спирали заброшенной старой дороги, по которой когда-то машины вывозили руду. От избушки, видно, пахло нечистым духом, потому что собаки на свалке заскулили, залаяли, и вороньё всполошилось. До половины пройдя по спиральной дороге, избушка-старушка остановилась. С полминуты, наверно, стояла, вроде как дремала, – старенькие ставни, словно ресницы, прикрылись. И вдруг из небольшой кривой трубы – как снаряд из пушечного жерла – вылетел ворон, который был наполовину чёрный, наполовину белый. Оказавшись в небе, эта странная птица, пролетая над головой Литагина, приобрела необычайно крупные размеры.

«Неужели Вордалеб? – Он ощутил, как стремительно сохнет во рту. – А если Вордалеб, так, значит, рядом может быть и мамка – Златоустка. Ну так что? Пойти? Почаёвничать с бабой-ягой?»

Жутковато было, чего уж тут юлить, хотя Литагин далеко не робкого десятка. Чем ближе подходил он, тем меньше оставалось в нём решимости. Потоптавшись на пороге, посмотрев по сторонам, Ермакей перекрестился «малым крестиком» – как бы незаметно для себя.

Перешагнув порог, он обомлел. Снаружи это была типичная избушка из русских сказок – небольшая, древняя, сутулая, сильно пострадавшая от снегов и ливней, от солнцепёков и града. А внутри избушки такое диво дивное – ум за разум заходит. Внутри находился просторный дворец, построенный в стиле «вампир». Стены, украшенные червонным золотом, были как будто в потёках невысохшей крови. Серебром сверкающие узоры напоминали жутковатые оскалы зверей. Хрустальный гроб со Спящею Царевной на цепях размеренно покачивался, словно кто-то незримый баюкал царевну. Светлоструйный фонтан шипел, журчал, как только что открытая, огромная бутылка шампанского, хотя на самом деле это был другой напиток – птичье молоко, бесперебойно бьющее откуда-то. С правой стороны вдали виднелась виселица. С левой – плаха скалилась топорами, торчащими из чурок.