– Хорошо пошла, зараза, – похвалил самозванец, подавая ключи от сундука. – Глянь вон там, в углу. Да тока шею не сверни, там глубоко.

Дубовый сундук, отороченный медными полосками, потемневшими от времени, оказался вовсе даже не сундук – это крышка была, дверь в подполье, где темно и промозгло.

Сторож дал ему продолговатую какую-то стеклянную банку, внутри которой полыхало золотисто-алое перо жар-птицы. И Литагин, ощущая, как бешено сердце колотится, осторожно спустился в глухое подполье, пахнущее могильным тленом и болотной плесенью. Постоял, поморгал. И с трудом разглядел штук десять новых метёлок, приготовленных, как видно, для бабушки яги; дряхлая ступа стояла поблизости, выдолбленная из большого цельного куска древесины, покрытой сосульками живицы. А рядом – суперсовременная ступа, выполненная из прочных и лёгких металлов, какие применяются в космонавтике. Летучие мыши висели под потолком – спали, напоминая вязанки берёзовых веников. И тут же висели современные какие-то датчики, мигающие зелёными и красными глазками. Были здесь и другие причуды и страшилки – Ермакей старался не смотреть.

Двигаясь дальше, он обнаружил гроб, закрытый на замок – это был такой оригинальный сейф. «Придётся поработать медвежатником!» – Ермакей засучил рукава, но тут же понял: нахрапом этот сатанинский сейф не одолеть. Простонав от бессилия, он заставил себя успокоиться. Потом, закрыв глаза, перекрестился.

– Ключ-замок, удач залог, – неожиданно забормотал он, сам себе изумляясь, – эти заклинания будто сами потекли из глубины подсознания: – Ключ-замок, удач залог. Зажигаю семь свечей, открываю семь ключей приворотным словом. Ключ достаю из моря-океана под бел горючим камнем Алатырем…

Ржавая гиря замка неожиданно зашевелилась – потайные пружины, скрипя, заставили замок раскрыться и упасть под ноги Литагина. Дрожащими руками он хотел приподнять крышку гроба, да не тут-то было – с виду деревянная, она оказалась тяжелее чугунной плиты. И опять «медвежатнику» пришлось творить какие-то заклинания, которые словно кто-то подсказывал на ухо – только успевай повторять. И снова совершилось маленькое чудо – крышка сама собою съехала в сторону – и Ермакей чуть не ослеп от сияния, которое хлынуло из гроба. Это было сияние золотых украшений, бриллиантовых камней и всякой прочей роскоши, скорей всего, награбленной. Прикрываясь ладонью, он присмотрелся, покопался, брезгливо морщаясь. И наконец-то, обнаружил то, что нужно – секретные списки. Но добраться до них оказалось не так-то просто. Литагин от разрыва сердца едва не окочурился – такие страсти закружились вокруг да около.

Двухметровый какой-то скелет, фосфоресцируя впотьмах, стал приближаться к нему, мигая пустыми глазницами и широко оскаливаясь беззубым ртом. Ермакей от страха чуть лампу с пером жар-птицы не расколотил – выпала из рук, но успел поймать. Отступая, он перекрестился, и в тот же миг скелет с тихим шорохом и шелестом рассыпался – груда фосфорического света стала помаленьку таять на земляном полу. Облегченно вздохнув, Ермакей тут же понял, что радоваться рано. Летающий какой-то саблезубый боров начал на него пикировать, похрюкивая; два раза боров прошёл так низко над головой, что Литагину стало дурно – запах разлагающейся падали ударил в нос. Не дожидаясь, когда саблезубая тварь сделает ещё налёт на его победную головушку, Ермакей, посветив по сторонам, схватил, что под руку попалось – это была секира на длинной ручке. Пикируя, боров со всего разгону распорол своё жирное брюхо и с протяжным воем – как подбитый бомбардировщик – стремительно ушёл куда-то в угол и там впотьмах взорвался. Причём взорвался почти буквально – огонь поднялся рыжим стогом и вонючий дым клубами повалил под потолок подполья.

И наконец-то Литагин – бледный, потный, трясущийся – наружу выбрался.

– Ну, как? Нашёл? – поинтересовался сторож, как видно, время зря тут не теряющий – понемногу киряющий.

Ермакей изобразил разочарование.

– Там же у вас всё под замками, под семью печатями.

– А ты как думал? У нас тут строго! Это раньше… А теперь-то Люцифера…

Сторож, икая, поднял над собою новый литровый штоф тёмно-зелёного стекла и начал опять наливать в червонно-расписные металлические чарки. И вдруг вино плеснулось на одежду, на пол. В первые секунды Ермакей подумал, что у этого несчастного алкоголика руки трясутся, но потом… потом Литагин с ужасом заметил, что весь дворец начал трястись какой-то мелкой тряской – будто зарождалось землетрясение. Ермакей испуганно посмотрел наверх, опасаясь, как бы потолок на голову не рухнул.

– Ну, вот, – заворчал рогатый сторож, глядя на пролитое вино. – Опять включили ноги…

– Какие ноги?

– Куриные. Какие же? Мы щас пойдём отсель.

– Ох, ты! И далеко?

– А хрен их знает! – Рогатый икнул. – Не докладают мне, хоть я и царь. Ха-ха! Ты с нами или как?

Переполохнутый гость, будто в столбняке, стоял, глядел на пол, под которым с жутким, зловещим скрежетом заработали куриные лапы.

– Стойте! – завопил он, спохватившись. – Стойте!.

– Ну, конечно, – ядовито ухмыльнулся рогатый. – Их теперь не остановит даже бабушка Яга и дедушка Ага.

Бледнея от ужаса, Литага львиными прыжками припустил к двери. И очень даже вовремя. Промедли он ещё хоть полминуты и входные двери сказочного странного дворца автоматически закрылись бы на все замки.

1

И опять за окошками скорого поезда мелькали города и сёла, реки, поля, перелески, сосновые боры, берёзовая бель, горы и долы русского Отечества, преображённого новой эпохой, богатой на печальные контрасты. Рядом с тёмными, патриархальными избами, от старости вдавленными в землю, гордо стоял комфортабельный, нахально расфуфыренный коттедж. Старые церкви – намоленные веками, освящённые, представляющие собой сокровище деревянного и каменного зодчества, – в пору воинственного атеизма были отданы под склады, под свинарники, были заброшены или полуразрушены; дороги к этим церквам заросли. Зато поднялись головы новых куполов – засияли над реками, над угорами – и это не могло не радовать.

Задыхаясь на громадных перегонах, поезд ненадолго останавливался на разъезде или полустанке. И тогда молодой пассажир, что-то бережно придерживая за пазухой, в тамбур выходил или даже на землю соскакивал – с большим удовольствием дышал свежим воздухом, пахнущим мятной конфетой. Вкусный воздух был в округе – вдали от городов. И тишина благодатная. Слышно, как неподалёку от железной дороги сиротливо кукует кукушка, длинным горлом воркует ручей. Где-то за деревьями красно-узорным цыганским платком весело размахивал костер. Дым, прибитый потоками вечереющего воздуха, подползая к железнодорожной насыпи, терял свои перья в кустах бузины, калины и смородины. Ароматная прохладца наплывала с лугов. Пристанционные домики скрадывала голубовато-серая, таинственная мгла. Первая звезда прокалывала сумрак над горами – слабые лучи подрагивали иглами, сыпались на воду ближайшего озерка и в глухомань заболоченной старицы.