Словосочетание «ливневая канализация», если верить анализу медиасообщений, агрегированных в базе данных «Медиалогия», в последние годы стало синонимом городского коллапса. Канализация – один из тех объектов, которые должны находиться в «свернутом» состоянии, чтобы город мог безболезненно влачить свое рутинное повседневное существование. Если из проводника канализация становится посредником, не заметить ее агентность станет крайне сложно. Чем больше «свернут» технологический объект в рабочем состоянии, тем сильнее шок от его выхода из строя.

Пик упоминаний «ливневой канализации» (ливневки) в СМИ приходится на лето 2016 года, когда – сперва в Ростове, а затем в Москве – из‐за выпадения рекордного количества осадков часть городских служб оказались полностью парализованными.

Этот прецедент позволяет зафиксировать одну любопытную особенность эволюции канализационных систем. А точнее – эволюции взаимодействия двух объектов: условно «естественного» (дождя) и условно «технического» (канализации).

В российских городах используется несколько типов канализаций. Традиционная канализационная система – общесплавная. В ней все типы городских вод – дождевые, производственные и бытовые – отводятся по одной и той же сети труб и каналов. В сложной драматургии взаимодействия дождя и канализации дождю здесь отведена главная роль: дождевые воды прочищают канализационные трубы и препятствуют образованию в них осадка. Дождю делегирована некоторая совокупность «работ» по прочистке труб. Недостатки такого технологического решения очевидны: в засушливые периоды одних только бытовых и производственных вод не хватает для «самоочищения», осадок в трубах начинает гнить. Напротив, в дождливое время система переполняется.

Другой тип канализационной системы – смешанная или комбинированная. Она появилась в результате усложнения общесплавной канализационной системы (стремительный рост городов требовал новых технологических решений). В смешанной системе бытовые и производственные воды отводятся по общему профилю, куда попадает также и дождевая вода. Но если ливень становится слишком сильным, на сцену выходит перехватывающий коллектор и дождевые воды отводятся напрямую, не перегружая городские очистные сооружения.

Наконец, третий тип канализационной системы – раздельная. Дождевые и хозяйственно-бытовые воды здесь никак не «сцеплены» друг с другом: они циркулируют по разным профилям. Насосные станции, главные коллекторы, напорные трубопроводы и очистные сооружения «сворачиваются» в единый, отлаженный проводник системы отвода бытовых и производственных сточных вод. А дожди (вместе с заключенными в трубы подземными речками) отводятся по своему профилю – безо всякого влияния на основную канализационную сеть. Внезапный ливень не перегрузит систему городской канализации. Прочистка труб теперь тоже не зависит от прихоти природы – этим занимаются профессионалы из Мосводоканала и их дисциплинированные технологические «помощники». Дождь уже не функционален. Он «обрабатывается» городом в иной логике – логике быстрого избавления от больших масс ненужной воды. Вода из вашей ванной и дождевая вода теперь играют на разных сценах, по разным сценариям и под руководством разных режиссеров. (Сравнение, с одной стороны, организационной структуры / бюджетов Мосводоканала и Мосводостока, а с другой – структуры/ресурсов двух городских канализаций может стать предметом любопытного акторно-сетевого исследования.)

Что произошло в Москве в июле 2016 года? Если в результате сбоя в работе хозяйственно-бытовой канализации город начнет погружаться в отходы собственной жизнедеятельности, это не пойдет на пользу имиджу городских властей. Поэтому трубы, связывающие вашу квартиру с очистными сооружениями за городом, – предмет постоянного контроля и заботы специалистов из Мосводоканала. Тогда как самотечные сети ливневой канализации – саморегулируемый объект, во многом предоставленный сам себе и находящийся лишь в условном ведении Мосводостока. До определенного момента. В этот определенный момент выяснится, что строительный мусор, медленно забивающий ливнестоки, не прочищается дождевой водой, а образует невидимые глазу горожанина, но заметные по своим последствиям пробки. Тогда же выяснится, что идеология хипстерского урбанизма (о которой речь пойдет в следующей главе) усиливает неравенство между видимым и невидимым городом – логика тотального опубличивания и благоустройства городских пространств вытесняет подземную инфраструктуру из списка приоритетов. Если можно так выразиться: невидимый город становится еще «невидимее». Опять же – лишь до определенного момента.

Здесь открывается любопытный теоретический ход. Разные города по-разному «кодируют» ливень. Система канализации – что-то вроде материализованной концептуальной схемы, делающей дождь распознаваемым для города и диктующей логику обращения с ним. Городские объекты некоторым образом различают друг друга и их системы различения – условия возможности их взаимодействия. Но мы пока воздержимся от такого хода, он слишком далеко уведет нас от «поворота к материальному». Все же акторно-сетевая теория – радикально антитрансценденталистское начинание. (Хотя сам этот ход слишком заманчив, чтобы отказаться от него полностью.)

На примере приведенной выше иллюстрации попытаемся ответить на четыре вопроса.

Первый. Является ли взаимодействие потока дождевой воды и ливнестока социальным взаимодействием? В собственном смысле слова – нет. И здесь Латур совершенно прав: мы не сможем перенастроить «машинерию нашего мышления» таким образом, чтобы сделать предметом осмысления агентность материальных объектов, если не пересмотрим фундаментальное различение «социального» и «несоциального». Впрочем, несмотря на громкие заявления, Латур не пытается отказаться от него полностью. Он лишь предлагает альтернативную концептуализацию, в которой взаимодействие инженеров, бюрократов, дождя, ливнестока и плитки делает социальное возможным, «достижительным» (а не априорно полагаемым) феноменом [Ерофеева, Лебедева 2014].

Второй вопрос мы уже ставили выше. Является ли взаимодействие дождя и канализации взаимодействием двух объектов принципиально различной природы – естественного и искусственного? Опять же: нет. И дело здесь не в искусственности дождей в эпоху Антропоцена (не будем вспоминать московский «менеджмент в сфере облаков» накануне майских парадов) или естественности канализаций, регулирующих себя посредством дождя. Дело в том, что устранение априорного различения Социального и Несоциального с необходимостью предполагает устранение априорного же различения Искусственного и Естественного. Было бы слишком просто сказать: технические объекты обладают и афордансами и инскрипциями, тогда как естественные – только афордансами. В ситуации, когда дождю делегируется некоторая работа (например, прочищать общесплавную канализацию или наполнять бак на крыше дачного дома), он получает роль в драме городской жизни. Инскрипции вписываются в объекты не только их «создателями».

Третий вопрос. Является ли взаимодействие дождя и канализации фреймированным взаимодействием? И вновь: ответ зависит от нашей концептуализации фрейма. Гофман вряд ли бы одобрил подобные «игры разума». Есть серьезные основания полагать, что ни у дождя, ни у ливнестока нет когнитивных решеток. Скорее всего, они не обмениваются метакоммуникативными сообщениями и не навязывают друг другу собственных определений ситуации. Но если мы уже сделали шаг в сторону переопределения границ социального, что нам мешает сделать следующий шаг – к переосмыслению идеи фрейма? В своей теории интеробъективности Латур производит изящный «захват» (с последующей экспроприацией) терминологического аппарата фрейм-анализа [Латур 2007]. Теперь работа фреймов (framework) становится обратной стороной работы сетей (network). В результате «фрейм» сохраняет свою исходную концептуальную интуицию «рамки взаимодействия», но теперь само взаимодействие понимается куда шире. (К последствиям такого решения мы вернемся чуть позже.)