Стоит признать, что в словах профессора Уилсона есть немалая доля истины. Но не будем пока подробно останавливаться на истории «поворота к материальному» и его многочисленных декларациях. Из-за странностей российской рецепции работ Брюно Латура, Джона Ло, Мишеля Каллона, Аннмари Мол и других теоретиков этого направления словосочетания «поворот к материальному», «акторно-сетевая теория» и «исследования науки и технологии» (STS) стали почти синонимами. Что, несомненно, является заблуждением. Увы, у нас нет возможности здесь исправить все ошибки, допущенные (в том числе нами) при продвижении идей Брюно Латура и его сподвижников на российский интеллектуальный рынок. Теперь наша задача скромнее: показать – несмотря на скепсис Дэвида Уилсона, – чем теоретические построения Б. Латура и Дж. Ло могут быть все же полезны тем исследователям города, которые принимают городскую материальность всерьез.

Свое небольшое эссе «Берлинский ключ» Брюно Латур начинает с оды археологам:

Обращение к археологии здесь не случайно. Так называемая постпроцессуальная археология – один из надежных союзников социологов материальности [Turnbull 2002]. Но, как мы увидим далее, оммаж археологам в данном конкретном исследовании – скорее риторическая фигура.

Латур продолжает:

Берлинский ключ отличается от обычного одной особенностью: вместо головки (за которую мы обычно цепляем ключи к брелоку) у него точное повторение бородки (той части, которая вставляется в замок).

Латур крайне замысловато повествует о том, как вымышленный археолог попытался бы восстановить логику работы «берлинского замка» по внешнему виду ключа. (Любопытно, что в 2014 году этот вопрос решил исход одной из игр «Что? Где? Когда?»: не только придуманный Латуром незадачливый археолог, но и знатоки не смогли ответить на вопрос, как эта штука работает и зачем она нужна.) В действительности же принцип работы «берлинера» относительно прост. Вы торопитесь выйти из дома рано утром, чтобы, допустим, успеть к первой паре. Вы выходите из квартиры и подходите к двери своего подъезда. Дверь заперта. Нужно вставить ключ, повернуть его, отперев замок, и протолкнуть через замочную скважину наружу. Потому что вытащить его физически не получится. Выйдя за дверь, вы все равно не сможете вытащить ключ и кинуться к ожидающей вас машине – ключ заблокирован в двери. Нужно еще раз повернуть ключ, запереть подъезд снаружи, и только тогда его можно будет спокойно вытащить.

Латур издевается над воображаемыми оппонентами:

В чем состоит диктат берлинского ключа? В том, что ни один спешащий по своим делам жилец не сможет, выйдя, оставить дверь подъезда не запертой. Но это только часть «программы». Потому что требуется некоторая технологическая гибкость: дверь не может существовать лишь в одном «регистре». Именно тогда на сцену выходит консьерж:

Здесь открывается замечательная возможность произвести несколько высказываний о «дисциплинарных практиках» (со ссылкой на Мишеля Фуко), «объективации отношений власти» (со ссылкой на Пьера Бурдьё), о скрытых «политических смыслах внешне нейтральных технологических объектов» (со ссылкой на Лэнгдона Винера) etc. Но Латур идет дальше и вводит третьего (а в действительности – четвертого) персонажа: хитроумного сотрудника Центра исследований науки и технологий, который спилил с ключа канавки:

Итак, у нас есть три «программы действий»: а) программа послушного и дисциплинированного жильца, б) метапрограмма консьержа, устанавливающего условия возможности пользования замком для послушных жильцов и в) антипрограмма «хакера», перепрограммировавшего свой ключ, чтобы обеспечить себе большую свободу доступа. Означает ли это, что сам ключ «растворяется» в действиях жильца, консьержа, хитроумного хакера или удрученного археолога (пытающегося реконструировать механизм замка по внешнему виду ключа)? Нет. В конечном итоге действие компьютерной программы не сводится ни к действиям написавшего ее программиста, ни – тем более – к действиям пользователей.

Понятия программ и антипрограмм Латур заимствует у Мадлен Акриш [Akrich 1992]. Все они являются разновидностями инскрипций – с их собственными «прескрипциями» и «рестрикциями». Описанный в предыдущей главе феномен транспозиции основывается как раз на латуровском феномене перепрограммирования объекта. Любопытно, что Латур при этом ничего не говорит об афордансах: тех «регистрах» материала, которые собственно и делают сценарии объектов возможными. Но мы уже видим, что соотношение «афорданс/сценарий» представляет собой соотношение множества потенциально возможных и актуализированных действий. Латур работает только на одной стороне этого различения.