Тяжелые сапоги городового издавали такой скрип деревянных ступеней, что инженер ненавидел его уже всей душой:

– Почему так дурно пахнет канализацией?

– Так не обжились, говорю же. Наведем порядок. А вы говорите, людей с улицы пускать. Тут еще работы на пару недель. Прежний хозяин запустил дело, потому наверно и обанкротился, – купчиха поумерила гонор, справедливо рассудив, что, чем быстрее она покажет подвал, тем быстрее гости уйдут восвояси.

– А это что? – городовой пнул ногой бочку, из которой по полу растекалось грязно-коричневое пятно.

– Так сметанка пролилась третьего дня. Думали пол досками заслать. Все же меньше грязи. Пшел вон! – полотенце, висевшее на спине Софьи, хлестнуло по спине черно-белого кота, тёршегося боком о бочку. – Все никак от сметаны не может отойти, стервец…

Полицейский подошел к стене и методично принялся её простукивать согнутым пальцем. Похоже, по всему периметру подвал был зашит фанерой, а обои клеились поверх.

– Невыносимо сыро, – Софья чихнула, прикрыв лицо краем передника. Муж не знает, что с этим делать. Соседи сказали, что если в Неве вода поднимается, то в этом подвале начинается потоп.

Полицейский не обращал внимание на причитания Софьи, которая говорила все громче. Чем ближе городовой приближался к двум, только вчера вечером наклеенным полосам обоев, тем сложнее Софье было справиться с волнением. Благо – в подвальных потемках ни полицейский, ни его спутники не могли разглядеть на её лице отчетливо проявившиеся пятна румянца.

Каждый вечер она лично оклеивала обоями сдвижной фанерный щит, закрывавший узкий лаз в подкоп под Малую садовую улицу. Землю складывали в тех самых бочках, одна из которых протекла. А канализацией пахло так явно из-за того, что вчера, продвигаясь на последней сажени, копачи повредили деревянную трубу канализации, проложенную под проезжей частью. Появись городовой с инспекцией на час позже, он застал бы здесь бурную деятельность. Студент, что так удачно прошел только что мимо лавки, должен был именно сегодня установить взрывное устройство, спрятанное в мешке с мукой и привести его в действие в момент проезда экипажа царя.

«Ну что он стучит, словно дятел», – заложив руки за спину, военный инженер скептически наблюдал за каждым шагом городового. «Нет, так мы будем тут до обеда ковыряться».

– Уважаемый коллега! Ну, фанера и фанера, что её стучать? Звук равномерный, за фанерой пустоты, образовавшиеся при ее креплению к лагам, – высказал инженер к большому облегчению Софьи. До щита оставалось всего два шага.

– Воля ваша… – пробормотал себе в усы городовой, отойдя от стены.

– Есть ли еще вопросы у господ ревизоров? – спросила купчиха, подобострастно вглядываясь в глаза городового.

Только тот вдохнул, чтобы осыпать хозяина лавки вопросами, военный инженер подвел итог:

– Я думаю, нет. Мне все понятно. Единственное замечание – с таким отношением к чистоте и порядку вы долго не продержитесь. Я бы сюда второй раз не зашел…

Спустя несколько минут господа проверяющие и сопровождающий их дворник покинули пределы этого коммерческого предприятия.

– А мы второй раз вас тут и не ждали, – прошептала им вслед хозяйка.

– Почему мы ушли? – удивленно воскликнул полицейский, как только они оказались на Малой садовой. – Торговля сырами, а картина с осетриной. Супруги, а кровати врозь стоят, и что это за сметана в подвале? Почему хозяйка трет подоконник, когда у нее в подвале протекает бочка со сметаной?

– Уважаемый, как вас там… Мы провели дознание, выполнили все поручения, и в отчете будет написано, что ничего, что вызвало бы подозрение в смысле безопасности государя, я отразить не могу. Вы бомбу видели?

Полицейский напряг грудь так, что она чуть не оторвала пуговицы на шинели. Знай он, каким важным дознанием занимался, да разве бы…

Военный инженер, словно прочитав его мысли, сразу же парировал:

– И я не видел! Но, без сомнения, я укажу на вашу ретивость и внимательность! Такого спеца еще поискать нужно! Вам бы в Третье отделение, или как там оно теперь называется! Слава Богу, что мы не нарвались на бомбистов, право дело. Не сомневаюсь, что ваш рэвольвэр нашел бы себе работу!

Дворник некоторое время кивал неизвестному господину, который расхваливал городового, а потом молча откланялся и, размахивая метлой, отправился в сторону подворотни, расчищая себе и прохожим путь от утренней пороши.

Приоткрыв дверь, Софья проводила взглядом полицейского, который в одиночестве направился в сторону Михайловского манежа, вглядываясь в окна закрытых еще торговых заведений.

– Ну что же… Лузгин, говорите… Он нам не помешает. Не успеет. Приговор будет приведен в исполнение сегодня.

В голосе маленькой женщины с высоким лбом и собранными в плотный узел волосами звучал металл, который не позволил бы никому усомниться. Эта – сдержит свое слово. Именно таким жестким тоном барышня, именовавшая себя мещанкой Марией Семеновной Сухоруковой, арендовавшая вместе с супругом дом вдоль железнодорожного полотна в Москве, смогла заставить своих единомышленников прошлой зимой докопать тоннель для закладки мины под царский поезд. Это она с иконой в руках отбила натиск соседей, стремившихся потушить их горящий забор во время пожара в слободке. Это она смогла отвести все подозрения от усадьбы, пока там велся подкоп под пути, а затем, потерпев неудачу, хладнокровно переоделась в институтку и смогла уйти от преследования, просто уехав в Петербург поездом под носом у Третьего отделения.

«Все меняется. Я не могу рисковать. Задействуем запасный план…» – супруга купца Кобозева спешно снимала передник, чтобы отправиться в кофейню Андреева, где её появления на всякий случай уже ожидали нужные люди с бумажными свертками в руках…

* * *

Тучная женщина в коротком, но толстом тулупе, подчеркивавшем дородность её форм, в двух платках на седую голову громко причитала, глядя под ноги и осторожно ступая по скользким камням панели Екатерининского канала. На углу Инженерной она огляделась по сторонам, стараясь поверх голов прохожих рассмотреть знакомую фигуру внучка Николаши.[56]

Пятнадцать месяцев назад Нюра, оставив в Москве свою лавку на Болоте в ведении мужа, примчалась на поезде в Петербург спасать внука от чахотки. В кратчайшие сроки волевая женщина навела в своем новом доме железный порядок. Справилась со скандальным зятем, приструнила ленивую и безответственную дочь, да так и осталась в столице, решив открыть мясную лавку на Сенном рынке. Энергичная натура торговки не терпела бездействия и дела пошли в гору – появились некоторые деньги, за которые она приодела Николашу, трудившегося после выздоровления при ней на разносе. В его обязанности входило ежедневно делать три, а то и четыре ходки по городу с корзиной, полной мяса – Нюра в силу общительности своего характера быстро нашла себе постоянную клиентуру в поварской среде и несколько греческих кухмистерских заведений на условиях доставки регулярно оставляли у нее приличные деньги, особенно – по выходным.[57]