От бархатных туфель на высоких каблуках, которые он выбрал,я решительно отказалась и надела вместо них свои черные ботинки. Не так шикарно,может быть, даже не более удобно, зато каблуки низкие, и в них можно бегать иливыносить лишенного сознания леопарда – если надо будет.

– Ты само совершенство, mа petite, кроме обуви.

– И пусть, – ответила я. – Тебе еще повезлонапялить на меня эти чулки. От мысли, что я одеваюсь ради того, чтобы всятусовка видела мое белье, мурашки бегут по коже.

– Ты говорила Страннику о цене и ответственности.Сейчас мы идем платить цену за твоих леопардов. Или ты теперь об этомсожалеешь?

Грегори все еще валялся у меня в спальне, бледный и слабый.Вивиан забилась в комнату для гостей, изредка односложно отвечая, когда к нейобращались.

– Нет, не сожалею.

– Тогда соберем тех, кто с нами поедет, и в путь.

Но Жан-Клод, произнося эти слова, не шевельнулся. Он так иостался лежать на животе, вытянувшись на белой софе, уронив голову на сложенныеруки. О ком-либо другом я сказала бы – растянулся, но к Жан-Клоду это неподходило. Он не растянулся. Он принял позу, он расслабился, но «растянулся»про него не скажешь. Он вытянулся во весь рост, и только носки черных сапогсвешивались с края софы.

Я его видала уже в этом наряде, но от повторения он не сталменее красив. Мне нравилась его одежда, нравилось смотреть, как он одевается ираздевается.

– О чем ты думаешь? – спросила я.

– Хотелось бы мне, чтобы мы сегодня остались дома. Я бытебя раздевал, по одной снимал каждую вещь, любовался бы твоим телом.

Только от этих его слов меня свело судорогой.

– И я бы хотела, – сказала я, вставая на колениперед ним и оглаживая короткую юбку, чтобы она не задиралась и не морщилась.Этому меня учил не он, а моя бабуля Блейк – на бесчисленных воскресных службах,когда мой внешний вид значил больше, чем проповедь.

Я легла подбородком на софу, поближе к его лицу. Волосы уменя рассыпались, касаясь его сложенных рук, лаская его лицо.

– У тебя белье такое-же красивое, как у меня? –спросила я.

– Чесаный шелк, – тихо ответил он.

При воспоминании о его теле я даже поежилась. Ощущать егосквозь толстый шелк, почти живую текстуру, которую мягкая ткань придавала еготелу. Мне пришлось закрыть глаза, чтобы Жан-Клод не прочел эти мысли на моемлице. От живости образа я стиснула пальцы в кулаки.

Я почувствовала, что он шевельнулся, и потом ощутила поцелуйв лоб. Он сказал, прижимаясь ко мне губами:

– Твои мысли выдают тебя, mа petite.

Я подняла голову, и губы Жан-Клода скользнули по моему лицу.Он не шевельнулся, пока наши губы не встретились. Тут его рот прижался ко мне,зашевелились губы и языки. Рук никто из нас не поднял, только ртысоприкасались. Мы прижимались друг к другу лицами.

– Позвольте прервать?

Знакомый голос был так насыщен злобой, что я простоотдернулась от Жан-Клода.

У края софы стоял Ричард и смотрел на нас. Я не слышала, какон вошел. А Жан-Клод? Спорить могу, что да. Почему-то я была уверена, что дажев пароксизме страсти Жан-Клод не даст никому к себе подкрасться. А может, япросто не считала себя настолько сильным отвлечением. Заниженная самооценка –это у меня-то?

Я села на пятки и подняла глаза на Ричарда. Он был в черномфраке, с фалlами. Длинные волосы, собранные в тугой хвост, казались короткими.С первого взгляда ясно, как красив Ричард, но надо убрать волосы, чтобы понять,насколько совершенно его лицо. Лепные скулы, полные губы, ямочка на подбородке.Это красивое и знакомое лицо глядело на меня, и в нем читалось самодовольство.Ричард знал, какой эффект он произвел, и хотел еще чуть-чуть повернуть нож вране.

Жан-Клод сел; рот его был вымазан моей помадой. Красная набелой коже, она алела, как кровь. Он медленно облизал губы, провел по нимпальцем и отнял его. Потом положил покрасневший палец в рот и слизнул помаду,очень медленно, намеренно медленно. Смотрел он на меня, но представлениепредназначалось Ричарду.

Я была одновременно и благодарна ему, и обозлена. Он знал,что Ричард пытался сделать мне больно, и поэтому ответил ему тем же. Но он ещеего и провоцировал, втирая в раны пресловутую соль.

На лице Ричарда отразилось такое страдание, что я отвелавзгляд.

– Хватит, Жан-Клод, – сказала я. – Хватит.

– Как хочешь, mа petite, – сказал добродушноЖан-Клод. – Как хочешь.

Ричард снова посмотрел на меня, и я не отвела глаз. Можетбыть, на мое лицо тоже больно было смотреть. Он резко повернулся и вышел.

– Намажься снова своей вкусной помадой, и пора идти.

В голосе Жан-Клода угадывалось сожаление, как иногдаугадывалась радость или желание.

Я взяла его руку и поднесла к губам.

– Ты все равно их боишься, даже после такой хорошейпрессы? Ведь если бы они хотели нас убить, они бы не стали появляться с тобойперед камерами. – Я провела пальцами по его штанине, ощущая упругостьбедра. – Господи, Странник ведь даже обменялся рукопожатием с мэромСент-Луиса!

Он бережно взял меня ладонью за щеку.

– До сих пор совет никогда не пытался быть, как вы этоназываете, в мэйнстриме. Это их первый выход на публичную сцену. Но эти вампирыявляются воплощением кошмаров уже не одну тысячу лет, mа petite. Один деньчеловеческой политики не сделает их другими.

– Но...

Он приложил пальцы к моим губам.

– Это хороший признак, mа petite, я с этим согласен, ноты не знаешь их так, как знаю я. Ты не видела, на что они способны.

Перед глазами мелькнуло ободранное тело Рафаэля, висящая вцепях Сильвия, ее тихий безжизненный голос, образ Фернандо, насилующего Вивиан.

– Я видела ужасные вещи после их приезда в город,Жан-Клод. Ты обговорил правила. Они не могут нас увечить, насиловать и убивать.Что остается?

Он бережно поцеловал меня в губы и встал, предлагая мнеруку. Я приняла ее и позволила ему поставить меня на ноги. На нем была маскавеселого интереса, которую я когда-то считала его настоящим лицом. Теперь язнала, что она служит для прикрытия. Такой у него был вид, когда он боялся и нехотел этого показывать.

– Ты меня пугаешь, – тихо сказала я.

– Нет, mа petite, это будут делать они – с тобой, сомной, со всеми нами.

С этими словами утешения Жан-Клод отправился собирать народ.Я пошла за сумочкой и вкусной помадой. Совет тоже поставил некоторые условия:никакого оружия. Вот почему я так оделась: с первого взгляда видно, что у меняничего нет. Жан-Клод решил, что это лишит их предлога меня обшаривать. Когда яспросила, что за важность такая, он ответил только: «Ма petite, лучше не даватьим повода к тебе прикасаться. Поверь мне».