Венчанный английской короной

Пустыни иудейской лев.

Стр. 69–72. — Имеются в виду ст-ния «К Делии» (В малиновом камзоле / Я — маленький поэт. / Красавице не боле / Четырнадцати лет), «Наступление весны» (Хохот и стоны. / Все в потаенный / Спрятались грот. / В перси их белы / Ярые стрелы / Мещет Эрот), «Прошла гроза и семицветье радуг...» (Ах! Не забыть таинственной березы, / Где ты открыла мне заветныя красы...); все три ст-ния из раздела «Стрелы Купидона». Стр. 73. — О «знаковости» имени Апухтина у Гумилева см. комментарии к № 23. Стр. 82–84. — Имеются в виду ст-ния «Заклятие розами, лилиями и именем Марии» (Сожги последний мрак, фиал любви небесной, / О стамна с манною, и непалимый куст! / Мария — сладкий мед словесный / И золото розоуханных уст), «Гимн Анадиомене» (Свита резвая белых нимф / Цветотканный несет покров. / Фавн свиряет в певучий ствол. / Здравствуй, утро глухих ночей, / О, дитя Афродита!), «Asclepiadeus maior» (Злачно ложе твое! зелень земли сладостнотравная / Нежит бедер твоих белый наркисс. Рдянец сосцов и уст / Благовонием роз жала зовет гулкозвенящих пчел).

Морозов Николай Александрович (1854–1946) — революционер-народоволец, поэт, ученый, мемуарист. Сын помещика и крепостной, Морозов, уже будучи учеником 2-й Московской классической гимназии, проявлял недюжинные способности к наукам и искусству, однако не смог реализовать себя на этом поприще, уйдя в революционное движение «из романтических соображений». Он участвовал в «хождении в народ» и революционном терроре 70-х годов XIX в., входил в Исполнительный комитет «Народной воли», был, в конце концов, арестован и приговорен к пожизненному заключению (1882). В тюрьме провел без малого четверть века, занимаясь богословием, астрономией, химией, физикой, математикой (В. Я. Брюсов считал, что в Морозове соединились граф Монте-Кристо и аббат Фариа). Освобожденный по амнистии 1905 года Морозов вышел из Шлиссельбургской крепости с 26 томами сочинений по всевозможным отраслям человеческого знания, причем самыми оригинальными и скандально известными стали его исторические труды, в которых он предвосхитил современные теории «новой хронологии». После революции 1917 г. Морозов — в отличие от многих его сподвижников-народников — оставался лоялен к Советской власти, стал почетным Академиком АН СССР, был награжден многими государственными наградами.

Как поэт Морозов дебютировал в 1905 г. книгой «Из стен неволи»; «Звездные песни» — его второй сборник стихов. Обе книги имели известный успех, отчасти как акт интеллигентской «фронды» (в частности, за несколько антиклерикальных стихотворений последней книги Морозов был вновь осужден на годичное заключение, которое отбыл в 1912 г. в Двинской крепости), отчасти — как явление «научной поэзии» (в качестве последнего стихотворчество Морозова и приветствовал Брюсов, которому 1 октября 1910 г. Морозов писал: «О «Звездных песнях» была хорошая рецензия в «Современном мире» и пристрастная в «Аполлоне». Она меня не очень огорчила, так как в ней ясно видна предубежденность» (Вопросы литературы. 1976. № 7. С. 191. О научной поэзии см. комментарий к №№ 6, 17 наст. тома). Однако собственно художественно-поэтическая составляющая этих книг всеми рецензентами деликатно «опускалась». Очень точно охарактеризовал Морозова Л. Н. Толстой: «Он удивительно, должно быть, даровитый человек, вероятно из тех человеков, на все способных и во всем недалеких» (см.: РП IV. С. 137).

Стр. 85–97. — Полностью приводится ст-ние «В грозу». Стр. 98. — Об И. С. Рукавишникове см. комментарий к № 19 наст. тома. Стр. 100–103. — Цитируется ст-ние «Светоч». Стр. 106–109. — Цитируется ст-ние «Метеорит»; упоминание о «собственно звездных» ст-ниях отсылает к обращению Морозова «К читателям»: «Не все эти песни говорят о звездах... Нет! — Многие из них были написаны во мраке непроглядной ночи, когда сквозь нависшие черные тучи не глядела ни одна звезда. Но в них было всегда стремление к звездам, к тому недостижимому идеалу красоты и совершенства, который нам светит по ночам из глубины вселенной. Вот почему я и дал им это название». Стр. 113–114. — См. о «научной поэзии» комментарий к стр. 16 № 17 наст. тома. Стр. 124–125. — Из письма Татьяны к Онегину (А. С. Пушкин. «Евгений Онегин». Гл. III).

Брандт Николай Генрихович, живший в Киеве, выпустил сборники стихов «Ни там, ни тут» (1912), «Carceri (Темницы)» (1913) и написал «панегирик» по Анненскому (см. комм. к № 26 наст. тома): «его стихи полны той болью, что не могут постичь заскорузлые души...» (Лукоморье. Киев. 1911. № 3. С. 11; см.: Тименчик Р Д. Поэзия И. Анненского в читательской среде 1910-х гг. // Ученые записки Тартуского гос. ун-та. 1985. № 680. С. 105). Прямые переклички некоторых стихов Н. Г. Брандта, вошедших в книгу «Нет мира миру моему» (ст-ние «По злым морям я темной ночью плавал...», сонет «Дон Жуан»), со ст-ниями Гумилева («Умный Дьявол», сонет «Дон Жуан» (№№ 40, 171 в т. I наст. изд.)) позволяют предположить наличие творческих контактов с Гумилевым во время «киевских» поездок последнего в 1909–1910. гг. Книга посвящена литературному критику Ю. И. Айхенвальду (будущему автору одной из самых ярких работ о Гумилеве): «Посвящаю эту невеселую книгу фантазий и раздумий милому моему Юлию Исаевичу Айхенвальду. В знак глубокого уважения и любви»).

Стр. 126–127. — Как яркий образчик «прозаизмов» Брандта можно привести ст-ние «Одной из многих»:

<...>

С каким уменьем стан твой соблазняет,

Волнуя кровь, и в томном ритме слов,

Роняемых небрежно, выплывает

Мечта заветная — супружеский альков.

Так вот причина где — нарядов изощренных,

Плясанья чинного до опухоли ног —

Скорей вползти б в ярмо страстей узаконенных.

Вы воли ищете, впивая рабства сок!

<...>

Стр. 130. — Как образец «мучительного» прозаизма: «Что жизнь? Мучительный кошмар. / Она посредством темных чар / Желаньем тщетным гложет грудь...». Стр. 135–137. — «Забавной неловкостью выражений» выделяются ст-ния «В сумерки» (Пригвоздился рот ко рту, / Руки змеями сплелись... <...> О стекло заскребся вяз. / Прочь, ступай в свою нору. / Близок мук блаженный час. / Пальцы тянутся к перу), «Зловеще звенит ненасытная яма...» (В гробу нету места, где б страсть бушевала / И хрупкий костяк ненасытно толкала / В объятья позорных утех...), «Пляска Саломеи» (От знойных поз мертвец бы спрыгнул с ложа, / В душе б его возникла исступленность...), но безусловным «шедевром» среди них выделяется финал ст-ния «Казнь весталки»:

Любить людей