– Ливилла, я принадлежу к сенаторскому сословию. Я был консулом. Люди, о которых мы сейчас говорим, такие же, как я. Или ты с легкостью пошлешь меня на смерть? Твой отец тоже был консулом. Твой родной дед, Друз, много сделал, чтобы восстановить республику и не уступить деспотизму. – Я молча кинула на него яростный взгляд; он глубоко вздохнул и продолжил: – Цезарь был слишком самоуверен. Он слепо шел навстречу своему року. Твой брат не таков. Гай осторожен и подозрителен. Теперь он не расстается с мечом. Ливилла, он должен умереть.

В теплых термах установилось ледяное молчание.

В холодном мире прозвучали негромкие жестокие слова.

Наверное, нужно было сразу же среагировать. Может, сумела бы его остановить. У меня в руке был тяжелый кувшин. Если бы я стукнула мужа этим кувшином по голове, то, вероятно, убила бы его. Ха, до чего же холодной стала я сама! Спокойно рассуждаю об убийстве мужа. Но тогда я оцепенела от шока и безмолвно уставилась на Виниция, отказываясь верить ушам.

– Его нужно остановить, пока он не разрушил Рим, – говорил невозможное Виниций. – Всю осень и начало зимы я старался изменить его путь, но он тверд в своем решении, и у меня нет иного выбора. Говорят, что в конце января, перед самыми паганалиями, Калигула планирует покинуть город, чтобы отправиться морем в Египет. Теперь его ближайшие друзья – Агриппа и Антиох, они поддерживают Гая в его монархических устремлениях. Остальной же двор – это вольноотпущенники, которые не смеют ему перечить ни в чем. Агриппа обмолвился, что Калигула намерен остаться там, в Александрии, и основать новую столицу вокруг усыпальницы Александра. А Риму он позволит сгнить и стать второстепенным, провинциальным городом на окраинах его нового царства. Пугает здесь то, что римляне с восторгом примут и это его решение, лишающее город величия и статуса. Ливилла, он будет фараоном, а не императором. Его надо остановить.

Я утратила дар речи. Просто сидела, распахнув рот, и дрожала, несмотря на протопленную печь.

– Оттуда правил Марк Антоний, ты слышала об этом? – звучал безжалостный голос Виниция. – Есть мнение, будто и Цезарь хотел туда перебраться, и только праведные кинжалы в сенате помешали его планам. И если история повторяется, если Гай идет дорогой Цезаря, то в сенате должны появиться новые орудия справедливости.

Молчание. Невероятным усилием воли я сбросила сковавшее меня оцепенение.

– Ты не можешь этого сделать. Марк, он твой брат. Он мой брат.

– Он должен умереть, и это случиться прежде, чем он отплывет в Александрию, поскольку потом будет слишком поздно.

– Ты не сможешь вонзить в него кинжал. Марк, ведь это братоубийство. Боги тебя никогда не простят. Твой дух не найдет покоя.

– Не смогу, – согласился Виниций. – Но мне не придется этого делать. Эта задача достанется Кассию Херее, трибуну преторианской гвардии, который вот уже несколько месяцев является императорским палачом и приводит в исполнение приговоры. Херея уже тошнит от его обязанностей, и он сделает все, что требуется. К тому же он профессионал – солдат, способный убить одним ударом. Ливилла, знай: я не хочу, чтобы Гай страдал, даже если приходится идти на крайние меры. С нами еще много других. Я не обнажу клинок, но свою роль исполню. Буду держаться возле вашего дяди, который указал мне на людей, понимающих важность и последствия того, что мы собираемся сделать. На людей, которые хотят видеть Рим таким, каким он всегда был. Они – хранители римских традиций. Среди них сенаторы, преторианцы и даже ближайший советник твоего брата – Каллист.

Ледяные щупальца сжали мое сердце. Даже Каллист? Он никогда мне не нравился, и, похоже, инстинкты не подвели меня.

– Нет, Виниций, ты не можешь этого сделать. Нет! Он мой брат. Твой друг. Император Рима. Какое кому дело до ненависти сената? Порча глубоко поразила Рим, и может, царь – это как раз то, что нам нужно сейчас? Калигула мог бы стать новым Цезарем. Рим изменится, да, но кто сказал, что эта перемена будет к худшему? Ты не захочешь сыграть роль Кассия, Брута или Каски!

Внезапно я бросилась вперед, столкнув кувшин с вином и тарелку с мясом на пол, и схватила руки мужа в свои, когда-то ухоженные и мягкие, теперь с обломанными ногтями и огрубевшие от тяжкого труда.

Виниций дернулся, словно я была ему отвратительна, вырвался от меня и вскочил на ноги.

– Я приехал, чтобы еще раз попытаться вразумить тебя. Приехал за твоим благословением.

– За моим благословением? – взвизгнула я.

– Ты, ваш дядя и твоя сестра – последние члены семейства Калигулы. Клавдий с нами, и Агриппина благословила нас на это деяние. Я надеялся, что ты осознаешь необходимость того, что мы делаем, и присоединишься к рядам борцов за справедливость. Я мог бы даже увезти тебя с острова. Хочешь ты этого или нет, но это произойдет. Это произойдет ради Рима!

Увезти меня с острова? Правда? А за это я должна благословить будущих убийц моего брата… Способна я на такую смелость или такое бессердечие? Соблазн велик, было трудно отмести подобные мысли. Но нет – никогда. Мы с Гаем – последние дети Германика, ибо Агриппину я больше не считала сестрой.

– Ради Рима? – прошипела я. – Ради Клавдия, ты хотел сказать. Я готова поставить на кон все, что имею, хотя теперь не имею почти ничего, что дядя уже заготовил пурпурную накидку и скипетр. Он только и ждет смерти Калигулы, чтобы легко и просто встать на его место. Марк, ты что, совсем ничего не видишь? Дядя – мастер манипуляций, не уступит в этом даже Гаю. В нем та же змеиная хитрость, что и в моей сестре. Он вас всех настроил против Калигулы, так что вы уверились в том, будто убиваете властолюбца ради сохранения Рима. На самом же деле губите хорошего человека, чтобы посадить дядю на его место. Как ты этого не понимаешь?

Виниций с темным, сердитым лицом отступал к двери:

– Твой дядя вовсе не собирается всходить на трон. Есть другие претенденты. Может быть, Вителлий? Или даже я? А возможно, вновь будет установлена республика? Это не имеет значения. Сейчас главное – сохранить наши устои и свалить тирана.

– Ты не спрашивал, что планирует Агриппина? Не припрятан ли у нее пурпур для ее чудного малыша? – в отчаянии выкрикнула я. – Она ничуть не лучше нашего дяди. Нет, ты не спасаешь Рим, который когда-то знал, ты вырываешь его из рук моего брата, чтобы отдать еще менее достойным.

Тогда Виниций выпрямился во весь рост, сильный и, несмотря на заострившиеся черты лица и боль во взгляде, все еще красивый мужчина, за которого я вышла замуж целую жизнь назад.

– Прощай, жена моя! Вопреки всему, что между нами стоит, я люблю тебя и, когда Калигулы не станет, приеду за тобой. В следующий раз мы увидимся в день твоего освобождения. Если же потерпим неудачу… увидимся в Элизии.

Не говоря больше ни слова, он развернулся, запахнул накидку и вышел из дому. Я, дрожа, посмотрела на пол. Мой кувшин для вина разбился, и темная жидкость растеклась по полу, заполняя узкие щели между камнями мозаики. Вино было так похоже на кровь, что на мгновение я запаниковала.