Я хотела поблагодарить его, но дверь уже захлопнулась.

Моя нога еще побаливала, а уже наступил последний день сорок восьмого года эры Канси.

Лежа в постели на боку, я смотрела на дрожащий огонек свечи. Я уже не чувствовала ни печали, ни радости, просто проживала день за днем, и все. Толкнув дверь, вошла Юйтань, впустив в комнату холодный воздух. Поставив на стол короб с едой, она поспешила закрыть дверь и, вжав голову в плечи, воскликнула:

– Ну и мороз!

– Разве сегодня не твой черед прислуживать? – с недоумением спросила я. – Почему ты вернулась, хотя праздник еще не закончился?

Потирая ладони друг об друга, Юйтань вытянула их над жаровней и сказала, с улыбкой покосившись на меня:

– Я попросила у Ли-анда позволить Цючэнь подменить меня. Она как раз хотела поучаствовать в общем веселье.

Каждый год те, кто должен был прислуживать на пире в честь кануна Нового года, получали награду, а кроме этого – шанс увидеть что-то или кого-то, кого они ни за что не увидели бы в обычный день. Именно поэтому все считали это завидной возможностью. Юйтань же добровольно отказалась от нее, чтобы посидеть со мной. В душе растроганная, я вздохнула:

– Я могу побыть одна, мне вовсе не одиноко. Зачем ради меня еще и просить Ли-анда? Теперь зазря будешь в долгу.

Согрев ладони, она открыла коробку и сказала, улыбаясь:

– Я приготовила кое-что вкусненькое. Сегодня вечером мы будем есть, пить, болтать и хорошо встретим Новый год. Разве это не веселее, чем прислуживать другим?

Юйтань расставила посуду на столике, что стоял на кане, воткнула в жаровню палочку благовоний с запахом лилии, и мы, откинувшись на подушки, принялись за еду. Через какое-то время я не выдержала и будто бы невзначай спросила:

– А моя сестра явилась во дворец?

– Ага, вместе с восьмым принцем, – ответила Юйтань, прожевав. – Однако, видимо из-за того, что он выздоровел совсем недавно, он был не в настроении и немного бледен.

Подняв чашу, я вытянула шею и яростно влила в себя вино. Горло тут же обожгло, и я, повернувшись боком, тихо закашлялась.

Мы продолжали есть и болтать. Мне хотелось еще вина, но Юйтань, выпив со мной несколько чаш, убрала чайничек с вином со словами:

– Ты еще не совсем здорова, сестрица, стоит пить поменьше. Выпили немного в честь праздника – и хватит.

– Начала воспитывать меня, да? – улыбнулась я.

Юйтань радостно скорчила мне рожу, а затем налила чашку бульона из говяжьих костей и дала мне:

– Вот, выпей лучше это.

Закончив трапезу, мы с Юйтань остались сидеть на кане и болтать обо всем на свете. Мы даже не заметили, что нечаянно исполнили ритуал новогоднего бодрствования. Дождавшись, когда еда немного уляжется в желудке, мы отправились спать. У меня на сердце было тяжело, поэтому в ту ночь я плохо спала. Юйтань вечером должна была подменять Цючэнь, поэтому поднялась ни свет ни заря и ушла, чтобы сменить девушку.

Услышав, как за Юйтань закрылась дверь, я торопливо встала, умылась и привела себя в порядок. Открыв сундук, я извлекла оттуда старые письма и легонько провела пальцем по конвертам. Я долго разглядывала письма, испытывая желание перечитать их, но пересилила себя и завернула все в лист сюаньчэнской бумаги.

Мой взгляд скользнул по лежавшему на самом дне ожерелью с подвеской в виде цветка магнолии, и я вытащила и его тоже. Немного подумав, я села за стол, взяла кисть и написала письмо. Мне не хотелось тратить время и силы на мудреные выражения литературного языка, и я решила просто записывать то, что приходило мне в голову. Мне нужно было лишь одно: чтобы он понял.

«Ваша покорная служанка – самая обычная девушка, и четвертый господин поймет это, как только взглянет на это письмо, ведь по нему становится ясно, что я не обладаю никаким литературным талантом. Возможно, мой облик не так уж и плох, но в Запретном городе есть множество девушек, обладающих исключительной красотой и я ничем не выделяюсь среди них. Сейчас я всеми силами служу государю, ожидая, когда подойдет срок покинуть дворец. В этой жизни я не хочу выходить замуж. Раньше мне не хватало рассудительности, я творила что вздумается, и это привело к недопониманию между мной и четвертым господином. Я могу лишь на коленях молить господина о прощении. Раз уж ваша покорная служанка твердо решила быть одна и не желает выходить замуж, господину не стоит тратить свои силы впустую и думать о ней».

Дописав, я внимательно перечитала письмо. Поразмыслив, порвала его и стала писать заново:

«… ожидая, когда подойдет срок покинуть дворец. Матушка умерла почти сразу после моего рождения, и я всегда расстраивалась из-за того, что в этой жизни мне не суждено выполнить дочерний долг. В этой жизни я не хочу выходить замуж, мне бы хотелось лишь вместе с кем-то вести уединенную, благочестивую жизнь, читая сутры и молясь о благополучии матушки на небесах. Раньше мне не хватало рассудительности, я творила что вздумается, и это привело к недопониманию между…»

Достав конверт, я вложила внутрь письмо вместе с ожерельем и равнодушно обвела взглядом предметы на столе. Если принцы придут, то я все отдам им лично; если не придут, то это будет значить, что они умыли руки, и мне придется искать другой способ вернуть подношения. Внезапно вспомнив о браслете на своей руке, я заставила его соскользнуть вниз и несколько раз попробовала снять, но не преуспела и теперь в растерянности потирала камень.

Раздался негромкий стук в дверь. Поспешно приведя мысли в порядок, я встала и, гадая, кто окажется на пороге – Сяо Шуньцзы или Фан Хэ, – открыла дверь.

– Всех благ барышне.

Это оказался Фан Хэ. Проворно опустившись на одно колено, он тут же поднялся и вытащил из-за пазухи конверт, который я с улыбкой приняла.

– Пожалуйста, подожди немного. Я хочу попросить тебя кое-что передать твоему господину.

Фан Хэ изумленно застыл, но тут же согласно кивнул.

Войдя в комнату, я некоторое время бездумно разглядывала конверт. Затем раскрыла лежавший на столе сверток из сюаньчэнской бумаги и вложила туда, к старым письмам, новое, нетронутое, после чего снова завернула их и запечатала сверток крахмальным клейстером.

Проделав все это, я вышла из комнаты и с улыбкой передала сверток Фан Хэ:

– Прости, что утруждаю.

Хорошенько спрятав сверток, Фан Хэ услужливо улыбнулся:

– Не стоит, не стоит.

Прощально опустившись на одно колено, он поднялся и торопливо ушел.