— Нет. Просто оставь нас, меня и близких. Больше я ничего от тебя не хочу. Уходи.

Он зашипел, забурчал, блеснул на меня алым и, весь бурля, убрался прочь. Магрета прокралась в покои, едва он ушел, точно пряталась где-то поблизости. Она помогла мне раздеться, сняла с меня корону, послала за чаем, и, когда чай принесли, я уселась на пол и положила голову ей на колени — ребенком я никогда так не делала, потому что всегда работы было полно. Но сегодня вечером Магрете не нужно работать — ни шить, ни вязать. Она погладила меня по голове и шепнула:

— Иринушка, храбрая ты моя. Не гужи, милая. Зима ушла.

— Да, — ответила я. — Но она ушла оттого, что я разожгла пожарче огонь. А теперь огонь требует дров.

Она наклонилась и поцеловала меня в макушку.

— Попей чайку, душенька, — сказала она и сделала мне сладкий-сладкий чай.

* * *

Я шла медленно, опасливо. Ноги я старалась ставить посередине земляного коридора и ступала как можно легче. За моей спиной волочился плащ — его длинная пола затирала на мокрой грязи мои следы. Прошло не так много времени, когда мрак впереди стал мало-помалу рассеиваться. Из-за поворота проникал слабый свет, и земляные стены в нем делались спокойно-привычными, с камешками и торчащими корнями. Я больше не двигалась вслепую. И в ноздри мне бил резкий запах дыма. Еще сотня шагов — и далеко впереди засияло желтое кольцо из горящих свечей.

После непроглядной тьмы подземного хода свет меня чуть не ослепил. Ничего не видя, я пошла наугад в сторону свечей. Свет делался ярче, а я замедляла шаги: с каждым шагом вопрос все настойчивее звучал у меня в голове. Легко храбриться перед отцом и матерью, когда ты дома и мать держит тебя за руку. Еще легче стоять, гордо вскинув голову, перед королем Зимояров. Ведь тогда-то я злилась. Я была в отчаянии, я мечтала о мести, и терять мне было нечего. А вот теперь на чаше весов лежит то, что мне поистине дорого: мой народ, дедушка, семья, Ванда с братьями — мои спасители. Да и моя жизнь тоже, жизнь, за которую я так отчаянно сражалась. Я не обязана делать то, что собираюсь делать. Я могу вернуться, вылезти из этого подземелья и снова стать собой — умной и храброй, такой, какой мне самой хочется быть.

Я тихонько подкрадывалась — ближе, ближе, уже так близко, что стали различимы каменные стены в конце коридора и ровные отсветы горящих свечей на этих стенах. И вдруг со спины меня обдало сильным порывом жаркого ветра, и свечи замерцали. У меня по спине побежали мурашки. Я знала, что у меня за спиной. Оно открыло дверь где-то далеко и сейчас идет по подземному ходу прямо сюда.

У меня оставался один миг, чтобы задаться вопросом в последний раз. Я стою на дальней окраине города. Герцогский дворец отсюда далеко, зато водосток близко. У меня есть еще время передумать, развернуться и дать деру. Если я все так и оставлю, никому и дела не будет до моих похождений. Но я поспешила вперед, к арке, изо всех сил стараясь не шуметь. Я быстро высунулась из коридора — проверить, нет ли стражи. Стражи не было, только кольцо свечей, уже прогоревших до коротких огарков, а за свечами — круглый желоб, наполненный горящими углями. Это от них тянуло дымом. Я-то опасалась, что дыма тут больше.

Я вдохнула поглубже и шагнула в подземную комнату. Зимояр обернулся и увидел меня. На мгновение он оцепенел, а потом слегка склонил голову.

— Госпожа, — произнес он, — зачем ты пожаловала?

Он одиноко стоял в кольце из горящих углей, языки пламени плясали у его ног. Серебряная цепь туго стягивала его, оставляя следы на серебряной одежде. Мне все еще хотелось ненавидеть его — но довольно трудно ненавидеть кого-то, когда он закован в цепи и ждет ту нечисть, что ползет по коридору.

— Ты задолжал мне три ответа, — провозгласила я.

Он подумал и сказал:

— Пожалуй, что так.

— Если я освобожу тебя, — начала я, — обещаешь ли ты не возвращать зиму, оставить в покое мой народ и не пытаться уморить нас голодом?

Он отшатнулся от меня, распрямил плечи, засверкал и холодно ответил:

— Нет, госпожа. Этого я тебе не обещаю.

Я так и остолбенела. В этот раз я тщательно обдумала все три вопроса. Пока ковыляла по темноте, все думала и думала. Один вопрос — чтобы он обещал сдержать зиму, второй — чтобы отпустил меня, третий — чтобы запретил своим подданным грабить смертных отныне и вовек. Казалось бы, все условия для выгодной сделки налицо. И мне как-то в голову не приходило, что даже скованный, обреченный на гибель и обрекающий на гибель весь свой народ, он все равно…

— То есть ты так жаждешь нашей крови, — прохрипела я, — что не хочешь спасать свой народ… Что готов сам умереть тут, насыщая этого…

— Спасать мой народ?! — повторил он звенящим голосом. — Как ты думаешь, неужели я растратил свое могущество и все богатство моего королевства до последней монеты, неужели я отдал руку жалкой, как я полагал, смертной деве, — даже будучи взбешенным, тут он осекся и слегка поклонился мне, точно заново извиняясь, — не во имя спасения моего народа?!

Я поперхнулась. Слова застряли у меня на языке. А король посмотрел на меня и горько прибавил:

— И после всего, что я совершил, являешься ты и задаешь мне никчемный вопрос, не захочу ли я купить свою жизнь и постоять в сторонке, пока он пожирает мой народ. Никогда! — Он уже не говорил, а рычал, бросая в меня словами будто камнями. — Я выстою против него столько, сколько позволит мне мое могущество, и когда оно иссякнет, я не смогу более защищать гору от пламени. Однако мой народ узнает, что я был сокрушен прежде, чем огонь добрался до них, и я сохранил их имена в своем сердце до самого конца. — Он яростно тряхнул головой. — А ты говоришь мне о ненависти. Ведь это твой народ избрал так отомстить нам! Это вы короновали иссушителя, назвали его своим королем! У Чернобога не хватило бы сил разбить гору без вашей помощи!

— Мы же не знали! — заорала я с плохо скрываемым ужасом. — Никто из нас не знал, что царь в сговоре с демоном!

— Неужели твой народ настолько глуп, что непреднамеренно вручил власть Чернобогу? — презрительно бросил он. — Тогда и поделом вам. Думаете, он сдержит слово? Да, в иных обязательствах он нуждается для защиты, однако, едва почуяв добычу, он с легкостью их нарушит. Он иссушит нас до самого дна, но потом он обернется к вам, поразит вас засухой, и ваш летний край обернется пустыней. Я же буду лишь радоваться, что вы разделите участь моего народа.

Я стиснула ладонями виски. Голова раскалывалась от удушливого дыма и от ужаса.

— Мы не глупые! — возразила я. — Просто мы смертные, у нас нет волшебных даров, если только вы не вбиваете эти дары в нас силком. Его короновали потому, что его отец был царем, а его брат умер, и он был единственным наследником, вот и все. Мы не могли разглядеть демона внутри царя. Никакое высокое волшебство нас не защищает, держим мы слово или нет. Тебе не понадобилось мое имя, чтобы угрожать мне и насильно увести из дома. И ты считал, что это делает меня жалкой. Меня, а не тебя.