* * *

Когда Мирьем спрыгнула с повозки, я стащил башмаки и подсунул их под плащ. Мне и без башмаков сейчас хорошо, ведь тепло стало, и к тому же я в повозке сижу. Так хорошо, что мы уезжаем наконец-то из этого страхолюдского города. Тут стало еще хуже прежнего. На улицах народу полно, потому что снега больше нет и всем приспичило погулять и посудачить на свежем воздухе. И от этого еще шумнее. Я улегся на дно повозки рядом с мешками, которые притворялись, будто они — это Мирьем. Я бы и сам побыл немножко мешком — жалко, что не выйдет. Поэтому пришлось лежать, закрыв уши, и ждать, пока мы выедем. Мы сто лет тащились до городских ворот, а там паиов Мандельштам слез с козел, чтобы дать тому дядьке у ворот денег. До того он страхолюдский, этот город, что за выезд приплачивать приходится.

А потом Сергей тряхнул поводьями и поцокал лошадкам, как настоящий возчик. Лошадки резво порысили вперед, и мы были спасены. Сергей правил вдоль дороги, но вот наконец дорога резко свернула, и ворота скрылись из виду. Даже если сесть и посмотреть назад, их уже не увидишь. Я попробовал, когда Сергей остановил повозку, но ворот не увидел — только дым над домами да людей. И тут Сергей передал вожжи Панову Мандельштаму, а сам слез с повозки, поглядел на нас с Вандой и на всех остальных и кивнул на прощанье. Он собрался обогнуть городскую стену, спрятаться и ждать, пока Мирьем выйдет с той стороны. Если, конечно, она выйдет.

Нехорошо, что мы бросаем Сергея одного. А ну как Мирьем не выйдет, а вместо нее вылезет этот Зимояр? Он Сергея мигом убьет. Оставит его лежать на земле, пустого внутри, как в прошлый раз. Или, например, царь вылезет. Еще неизвестно, кто из них хуже.

Панов Мандельштам сперва хотел идти вместо Мирьем, потом вместе с ней. Но Мирьем оба раза ответила ему «нет». Сначала потому, что Зимояр ее и так не тронет. А второй раз — потому что в одиночку она станет меньше шуметь. И к тому же насчет двоих в повозке еще попробуй-ка наври стражнику у ворот, чтоб тот поверил. Но дело-то было вовсе не в этом. А в том, что панов Мандельштам был весь побитый. Весь в синяках и ранах.

В вороте рубахи у него виднелись багровые отметины, хотя Зимояр его даже по этим местам не бил. Чтобы были такие синяки, надо садануть очень здорово, уж я-то знаю. Вот Зимояр ему так и саданул, и под одеждой у него тоже прятались синячищи. Да и не только одни синяки: панов Мандельштам хромал, а иногда брался за бок и дышал осторожно, будто у него там что-то болело, и даже дважды за день заснул.

Мирьем обо всем этом ни слова не сказала, она про другое твердила, и панов Мандельштам наконец сдался и сказал: «Я подожду тебя у городской стены». А Мирьем снова уперлась, но и панов Мандельштам как давай трясти головой: мол, раньше-то он ее отказы еще как-то терпел, а теперь уж вовсе не потерпит. И прибавил, что Мирьем наш домик в лесу самой нипочем не найти.

Тут-то Сергей и говорит панову Мандельштаму: «Я ее покараулю. Вы все равно быстро ходить не можете. А я ее до домика доведу». Панов Мандельштам все тревожился, но Сергей ведь больше его ростом и крепче, да и не битый. Поэтому Мирьем сказала: «Он прав, так мы быстрее справимся». И было решено, что Сергей пойдет ждать Мирьем, а мы тем временем поедем дальше. Если кто-нибудь нагрянет за нами в хижинку до их возвращения, мы наврем, что Мирьем с Сергеем отправились за козами.

«Мы сто раз успеем обернуться», — сказала Мирьем, да так уверенно, точно им с Сергеем только и дел что прогуляться от городской стены к домику. Но по-настоящему она ничего такого не думала. Я сперва решил, что, наверное, она глупая: откуда ей вообще знать, выйдет она наружу или нет? Но потом-то я сообразил, что никакая она не глупая, и это она говорит не взаправду. Когда мы отправились наверх собирать вещи, Мирьем подошла к нам и сказала Сергею: «Спасибо. Но тебе необязательно торчать под городской стеной. Слезешь с повозки, просто отсидись за деревьями у обочины, а я тебя после найду. Если смогу».

Вот я и догадался, что она это не взаправду. Она тоже не знает, выйдет она или нет. Она рада, что Сергей вызвался: не хочет, чтобы ее отцу еще раз досталось. И она понимает, что отец-то отсидеться за деревьями нипочем не согласится. Когда она сказала Сергею, чтобы он за деревьями сидел, я тоже обрадовался. Но Сергей поглядел на нее и ответил: «Я возле стены подожду. Вдруг какая помощь понадобится».

Мирьем руками всплеснула и говорит ему: «Если мне помощь понадобится, то очень серьезная. А если не понадобится, то и ждать незачем».

А Сергей только плечами пожал: «Сказал же, подожду». Дескать, так тому и быть, и никак иначе. Он там собрался караулить Мирьем, а вместо нее кто угодно может вылезти: хоть Зимояр, хоть царь, а хоть бы и просто стража с мечами. Те стражники, что пришли в дом и увели Зимояра, были все как на подбор рослые и крепкие, как Сергей, но у них еще мечи и тяжелые доспехи — такие поди проткни. Может, стражники — это немного лучше, чем Зимояр или царь, но вот именно что немного. Не хочу, чтобы Сергея убили — без разницы, кто его будет убивать. Я и Мирьем тоже не хочу, чтобы убили, но ее я пока плохо знаю, поэтому я скорее не хочу, чтобы панова Мандельштам горевала. И я за панову Мандельштам и Мирьем переживаю, но за Сергея все-таки больше, потому что если его убьют, то мне самому придется горевать.

Измаялся я уже от боязни. Боюсь и боюсь все время, без передыху. Я даже раньше не понимал, до чего сильно все это время боялся, пока не перестал ненадолго нынче утром. Как Ванда принесла это волшебное письмо от царя, я решил было, что все закончилось, что мне в жизни больше бояться не придется, что не надо теперь бояться стольких вещей. И это так было замечательно, так я радовался. А сейчас я опять боюсь.

Но я тут не виноват. Виноват Сергей: сам же не захотел прятаться за деревьями. Я сидел в повозке, панов Мандельштам погонял, а я глядел вслед Сергею, как он сходит с дороги и идет меж деревьев, но не чтобы спрятаться, а чтобы пройти до дальней окраины страхолюдского города. Я глядел, пока не потерял Сергея из виду. Тогда я улегся на дно повозки и приткнулся к мешкам. Мешки больше не притворялись, что они Мирьем, поэтому панова Мандельштам укрыла плащом вместо них меня и позволила положить голову на мешок, как на подушку. А я сунул руку в карман, где лежал матушкин орех, и сказал себе, что все наладится. Мы доберемся до хижинки, и Сергей вернется, а матушка вырастет и тоже будет с нами. И мы заживем все вместе.

По городу повозка еле тащилась из-за толкотни, зато по дороге лошадки припустили во всю прыть. До чего чудно было ехать по дороге без снега. А снега совсем нигде не осталось. Кругом копошилось всякое зверье: и белки, и птицы, и олени, и кролики. Они все весело бегали и скакали, потому что настала весна, и щипали травку, и грызли листья и желуди. На радостях они и от людей не прятались. Даже кролики только поглядывали на нас с обочины и опять принимались за еду: до того оголодали, что позабыли трусить. Я смотрел на зверей, и на душе у меня делалось хорошо. Получается, мы и им тоже помогли. Это как Ванда тогда сказала, что в нашем доме мы всех будем кормить. И зверушек мы будто бы тоже накормили.

Мы узнали место рядом с хижинкой: там был у дороги такой приметный дом с амбаром, а к амбару колесо прибито и на стене цветы нарисованы. Раньше разглядеть можно было только самый верх цветов, все завалило снегом, а теперь снег сошел и все цветы стали видны. Они оказались красивые — высокие, синие и красные. Хозяин стоял возле своего амбара и смотрел на ржаное поле, какое оно нынче зеленое. Он оглянулся на нас, я помахал ему, а он заулыбался и помахал в ответ.