— Да, Пастух, я понимаю, — ответила Сонька, — но, как я признавалась, мне лично с первых столбов кажется то и дело, что я — это вовсе не я, а другая корова или, может быть, даже бык, и лишь иногда у меня наступает какое-то просветление, и я чувствую, что я — это я.

— На самом-то деле, Сонька, ты — уникальна и чрезвычайно умна именно в том, о чем мы сейчас с тобой говорим, и сознаюсь тебе, что в этом ты даже более умна, чем все остальные твои согуртницы и даже Елена с Джумой, но уникальность твоя проявится на круге втором, и в чем она заключается, ты узнаешь на ближайшем столбе, а поэтому спокойно иди, не обращая внимания на выкрутасы своих подруг, которые лишь развлекаются тем, что для твоей сущности станет занятием серьезным, выражающим твой единственный подобного рода смысл в Божественном стаде…

Тут в пределе коровьего видения появилась сплошная завеса пыли, ниспадающая, как занавес, от свода и до поверхности, и телки, которые ускакали, было, вперед, стояли в нерешительности перед этой завесой, уже чихая и фыркая от одиноких пылинок, ежась от холодного дуновения ветра. «Что делать, — сказала Джума, — прошлое идет в непогоде!..» — и смело, как и всегда, первой нырнула в эту серую тьму, увлекая за собой остальных…

63. Театр Фигулины

С упорством и мужеством преодолев непогоду из ветра и пыли и выйдя снова на свет, к очередному столбу, коровы увидели за этим столбом еще один занавес, который был, собственно, сплошным, высоким, казалось, непроходимым кустарником, перегораживающим дорогу, и, ко всему, еще и обвитым чем-то вроде плюща. Катерина и Ида, не доходя до препятствия, сразу свернули с дороги, объяснив это тем, что на прошлых кругах много раз воочию наблюдали происходящее когда-то за этими зарослями, о котором наверняка расскажет телкам Пастух, и направились к одинокому дереву на безликой поверхности, окруженному небольшим наплывом травы. В зеленой стене, впрочем, оказался едва заметный, почти заросший проход, и телки, продравшись через него за своим Пастухом, вышли на довольно большую поляну или площадку, с какой-то короткой, то ли выщипанной, то ли вытоптанной травой, и ограниченную со всех сторон этим самым кустарником, несколькими деревьями и по краям уже высокой, подходящей для поедания травой. В дальней части поляны расположилось небольшое строение, похожее на узкий, но глубокий сарай, напоминающий коридор для прохода куда-то. Доски этого коридора были покрыты снаружи мхом и плющом, что говорило о старости этой непонятной конструкции, позади которой трава росла особенно густо.

— Чувствую, — сказала светло-рыжая Сонька, — что здесь что-то когда-то происходило, причем очень знакомое, но не знаю, что именно это было и откуда мне это знакомо…

— Чувство не обманывает тебя, корова… — ответил Пастух и начал рассказывать: — Действительно, место это чуть ли не самое знаменитое из всех мест на плоскости и под сводом, и, мало того, когда-то любимое всей скотиной настолько, что, как видите, трава здесь вытоптана до того, что прекратила свой рост от бесконечного топтания парно- и непарнокопытными и годится разве что для баранов и коз. Хотя по краям — вам есть чем поживиться; а чуть правее, за зарослями кустов, есть лужа с водой, которая никогда не кончается, сколько ее ни пей… Строение же это, сейчас заброшенное в силу определенных причин, является единственным на всей Божественной плоскости туалетом, который соорудила для Фигулины братия Пастухов — под руководством одного Гуртоправа, взявшего на себя роль архитектора, и с одобрения Хозяина, который все же пошел навстречу этой необычной корове после ее ультиматума. Вол Ян — по своей сущности не сравнимый ни с кем трудяга, снятый Хозяином для этого дела со своего вечного малого круга, притащил сюда доски от разрушенного ветрами сарая — созданного когда-то по воле Создателя и желанию Намерения для великой Заблудшей Паршивой Овцы, которая, как, наверно, надеялся недосягаемый разум, когда-нибудь клюнет на этот сарай, будет прятаться в нем, и ее будет проще найти, но которая так ни разу и не воспользовалась этой наживкой, обходя ее стороной, — и из досок этих и построили туалет, выбрав, как видите, уединенное место, где Фигули́на могла быть совершенно скрыта от глаз… Но… — тут Пастух сбросил сумку и бич, присел на поверхность, неторопливо соорудил себе небольшую козу и, выпустив дым и видя, что телки все как одна ждут продолжения, стал рассказывать дальше: — Но в первый раз Фигули́на попала на эту поляну в составе небольшого гурта в десять голов, к которым был приставлен опытный дважды Пастух, как и я, в силу того, что головы эти были выпущены в движение из Загона для сумасшедшей скотины, и хотя уже и не нуждались в лечении, вернувшись в реальность, благодаря Гуртоправам, вправившим им мозги, но присмотр за ними был пока что все же необходим. «Вот, Фигули́на, твой туалет, — сказал дважды Пастух, — можешь облагородить поверхность и никого не стесняться — никто не увидит…» Фигули́на степенно направилась к личному туалету, мыча на ходу «Великолепнейшая постройка!..», а стадо спокойно принялось за траву, не подозревая еще, что предполагаемый этот простейший коровий акт обернется интереснейшим зрелищем, а впоследствии и представлением, в результате которого образуется первый на плоскости театр скотины, основу которого составят особенности скотского мышления, и что система этого мышления к моменту вашего движения по великим кругам захватит многие театры потусторонней иллюзии, возвращая их к изображению первородных, безмолвных, бесстрастных и бесчувственных актов, которые пытались сыграть друг перед другом мертворожденные призраки, в далекую пору не обладающие способностью воображением своим раздвинуть окружающий мир. Итак, Фигули́на с достоинством, чувствуя себя чуть ли не избранной особью, вошла в туалет — вот в этот сарай — и уже хотела было облагородить поверхность, но, как говорится, каким-то чудом из плоскости неба сообразила, что задняя ее, толстая, здоровенная часть как раз осталась торчать снаружи, поскольку вошла она в туалет вперед головой, и гурт, включая и Пастуха, как раз эту часть и видит. Корова решительно отказалась в таком положении делать что-либо, касающееся облагораживания поверхности, и попыталась выйти назад, но, не имея опыта хождения задом вперед, не смогла сдвинуться и на шаг, и от беспомощности стала мычать и реветь. Пастух, внимательно наблюдавший все это, сначала не растерялся: подошел к туалету и потянул Фигулину за хвост, но корова лягнулась, завыла и продвинулась еще дальше вперед… Пастух, хоть и дважды Пастух,