отражения, встанет на четвереньки и так и пойдет прямиком в сумасшедший дом — когда-то родное, можно сказать, для Илоны-заступницы место; туда же угодит и призрак барана, вынутый из петли; и лишь ты, играющая быка, выйдешь сухой из воды: сцены с участием Божественных Пастухов не отражаются в потустороннем нигде, и нападения твоего призраки не увидят… Впрочем, — добавил Пастух, — что нам здесь до мертворожденных теней: пусть поедают друг друга, вешаются сколько угодно и ходят на четвереньках — последнее вообще хорошо, поскольку напоминает реальное…

65. Синяя трава

Тут на поляну, проломившись сквозь заросли своими большими телами, мыча и волнуясь, вывалились Катерина и Ида, раздраженные чем-то таким, что, видимо, оторвало их от умиротворенной пастьбы или отдыха под кроной одинокого дерева и заставило прийти к Пастуху, потому что мычанье свое они обратили сразу к нему, судя по интонации, жалуясь на что-то из ряда вон выходящее; на рогах у обеих висели обрывки плюща. Выслушав двух взрослых коров, Пастух примирительно произнес:

— Что делать, коровы… мы все, скотина и Пастухи, должны неукоснительно выполнять обязанности, возложенные на нас высшим разумом всеведающего Хозяина, который, в свою очередь, опирается на волю Создателя и желание Намерения, и не можем противиться установленному порядку вещей, смысл которого исходит из недосягаемых нашему разуму сфер… — и объяснил уже телкам, более доходчиво: — Все, на самом-то деле, просто, пеструхи: Подслушиватель сообщил Катерине и Иде, что потерялась опять овца, и в данный момент все Пастухи и свободнопасущееся коровы, бросив свои заботы, обязаны подключиться к поискам этой великой Паршивой Заблудшей скотины, которая, потерявшись, умеет запрятаться так, что даже вездесущий Подслушиватель, эфиром своим находящийся везде и всегда, не может ее обнаружить…

— Великая дрянь… — вставила Ида.

— Просто — коза!… - добавила Катерина, имея в виду овцу.

— Ужасно! — сказала Рябинка.

— Немыслимо, — поддержала ее Овсянка.

— Мы, телки, будем ее искать, пока не найдем, — продолжил Пастух, — а вы ждите здесь, на этой поляне, и я назначаю Марту пока что главной коровой, поскольку сущность ее подобна сущности Иды: любит порядок и, надеюсь, не допустит разброда…

— А почему, Пастух, — спросила Джума, — это выглядит как какая-то… паника? Что за срочность такая?

— Дело даже не в том, — ответил Пастух, — что по подобию этой овцы начинает вести себя и другая скотина, которая, узнав о пропаже и завидуя потерявшейся, говорит: «Я тоже хочу, чтобы меня все искали, хочу заблудиться…» — сворачивает с дороги и направляется за предел скотского и даже Пастуховского видения, и даже, бывает, небольшой гурт или стадо, пасущееся без Пастуха, который в этот момент куда-то, может быть, отлучился, расходится во все стороны, после чего приходится все головы собирать, — но в том, что таков необъяснимый порядок вещей, установленный свыше: заблудилась овца — надо ее искать… Правда, мы, Пастухи, видим в этом только бессмысленность, но разве вправе мы думать о великом смысле всего? Необъяснимость этого действия и раздражает свобднопасущихся особей, таких, как Катерина и Ида, которые ненавидят овцу, но почитают ее как сущность, приковывающую к себе внимание не только Пастухов и скотины, но и Хозяина, и выражающую реликтовые, первородные свойства Божественного пространства…

Катерина и Ида, промычав что-то еще, наверняка касающееся Заблудшей Паршивой Овцы, и пустив долгие струи, ушли с поляны, снова продираясь через кустарник, Пастух же, прихватив с собой сумку и бич, скрылся в узком проходе, и телки, таким образом, остались одни.

Марта несколько свысока оглядела все стадо, исполняя роль главной коровы, пересчитала количество особей, а затем ушла в правую часть поляны, где тоже виднелся какой-то проход, сообщив стаду, что, чувствуя большую ответственность за коров, намеревается отыскать путь к водопою — к неиссякаемой луже, упомянутой Пастухом, куда телки будут ходить всем гуртом под присмотром главной коровы, а не шляться к воде по одной, когда вздумается, нарушая тем самым порядок, установленный в ее, Мартиной, голове…

Оставшись без главной коровы, коровы пообсуждали овцу, наградив ее такими ругательными созвучиями проекционного языка, что, услышав их, овца, наверное, сразу нашлась бы, после чего разбрелись по поляне и занялись поглощением травы, растущей вдоль высоких кустов и во всех уголках этого ограниченного зеленой стеной исторического пространства.

Вернувшись от лужи, оказавшейся в двух шагах от поляны, Марта, испытывая чувство ответственности, снова пересчитала коров и обнаружила, что их всего двадцать две… Пересчитала снова, прибавила свою голову, которую забыла учесть, и получилось теперь двадцать три телки, как ни крути…

— Коровы, — сказала Марта, — я недосчитываюсь одной коровы, подойдите ко мне, выясним, кого это нет!

Телки все как одна стеклись к главной корове, аппетитно отрыгивая, пережевывая и снова глотая траву, и стало понятно, что нет пегой Розы — по стати своей самой маленькой из коров.

— Наверное, Роза притворилась овцой, — предположила Мария-Елизавета, — спряталась где-то и хочет, чтобы мы ее поискали.

— Давайте искать! Она где-нибудь в зарослях.

— Давайте!

Розу скоро нашли за проекционной постройкой, действительно в зарослях, но какой-то синей, очень высокой травы, которая телкам на плоскости еще не встречалась. Роза объедала листочки и веточки этой травы, оставляя голыми толстые неаппетитные стебли. Увидев согуртниц, Роза сказала:

— Ха-ха! — и промычала что-то невнятное.

Глаза у Розы были удивленно расширены и блестели, как стекла, и когда телки спросили, не прячется ли она от подруг, подражая великой Заблудшей Овце, Роза снова сказала:

— Ха-ха! — и засмеялась проекционно — так, во всяком случае, определили уши коров.

На смех этот, совершенно необычный для плоскости, подтянулось все стадо, и Мария-Елизавета, уловив в поведении Розы нечто такое, с чем не раз сталкивалась сама, шлясь в иллюзии по разным злачным местам, ухватила пучок синей травы, проглотила его, а затем носом втянула развеявшуюся с листьев пыльцу. Лисичка со Стрекозой, обе не помнящие себя, но, видимо, хранящие в своем существе кое-какую иллюзорную искушенность, обошлись более конкретно: слизнули с листьев пыльцу и носами тоже втянули. Глаза у Марии-Елизаветы почти сразу же заблестели, расширились, и она объявила:

— Забористо!

— Забористо! — подтвердили в один голос Лисичка со Стрекозой, и обе сказали:

— Ха-ха!

Марии-Елизавете стало смешно, и она засмеялась проекционно, как Роза.

— Вы что, — спросила строгая Марта, — переместились в потустороннюю плоскость от этой травы?

— Наоборот, — ответила Мария-Елизавета, — мир стал еще более реальным, реальность удвоилась… — и предложила: — Попробуй!

— Я сомневаюсь, — ответила Марта, — что положение главной коровы позволяет мне пробовать эту траву, которая в потустороннем нигде, как я догадываюсь и как сообщал нам Пастух, уводит в лжесущностные пространства…

— Марта, — сказала Лисичка и дважды хихикнула, — не втирай нам очки, ты что,