— Может, вы лучше сами расскажете, чтобы мне не тратить времени на догадки?

— О-о, человечики! — Озел схватил со стола белую фигурку, вырезанную из материала, и принялся играть с ней.

Бранза и Эдда едва сдержались, чтобы не отобрать у него фигурку. Все четыре женщины замерли, но при этом постарались скрыть волнение.

— Сколько их, Озел? — спросил я сына.

Мальчик пересчитал фигурки.

— Пять человечиков! — объявил он.

— Молодчина! — похвалил я. — Пятеро, да? И чем же не угодили мисс Эдде Коттинг эти люди?

Она низко опустила голову и ничего не ответила, однако Бранза преодолела смущение:

— Они причинили боль нашей маме. Много лет назад.

Теперь настала очередь Лиги краснеть, да и с лица Энни сползла улыбка. Меня словно громом поразило: слово «боль» и то, что оно могло означать в устах Бранзы; внезапная серьезность женщин; особенность нападения на пятерых жителей Сент-Олафредс. С чуть меньшим изумлением я понял и то, что фигурка из черного бархата, которую Озел водил по столу, — это, должно быть, Хогбек-младший. За исключением Бранзы и Андерса, смотреть на меня никто не решался.

— И давно ты колдуешь, голубушка? — спросил я Эдду, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей.

— Всего одну ночь, — горько усмехнулась она и подняла глаза. В ее лице ясно, как день, читались черты Хогбека. Мне казалось, я в первый раз вижу эту девушку такой, какой ее видит мать. Они причинили боль нашей маме. Вполне в натуре Хогбека-младшего — он ничего не делает в одиночку, без поддержки, без публики.

— И то невольно, — продолжила Эдда. — Я даже не подозревала, что способна на такое!

— К ней только что пришел дар, — с тихой гордостью проговорила Энни. — Она достигла нужного возраста и нужного уровня силы.

— Пожалуй, уровень у Эдды немалый, — заметил я. — Говорят, вдова Фокс лишилась сознания, увидев, как обошлись с ее сыном. — При этих словах Эдда опять повесила голову. — Хогбек послал за лекарем не куда-нибудь, а в Хай-Миллет, — сказал я чуть мягче, видя, как тяжело ей слышать мои высказывания. — Родственники Джозефа Вудмана опасаются, что он не выживет — слишком много крови потерял.

Нос Эдды уже почти уткнулся в стол. Озел подвел белую и черную фигурки к ее голове.

— На дорогу упал большой-пребольшой камень, — сказала белая фигурка голоском Озела. Мальчуган положил черного человечка на стол и пошевелил рукой белого, как если бы тот чесал в затылке. — Что же нам теперь делать?

— Что же нам теперь делать, Озел? — спросил я.

— Надо покушать хлебушка с молочком, — решительно заявил малыш. — А то мы очень-очень голодные и у нас не хватит сил убрать его.

— Думаю, мы сделали достаточно. — Лига подалась вперед, и теперь худенькая Энни заслоняла от меня ее лицо. — Давит, по-твоему, мы должны пойти и во всем признаться?

Позволить констеблю арестовать Эдду? Объясниться с ним? Заново переворошить… Изложить все причины, прошлые и настоящие?

— Нет, конечно, — возразила Энни. — Чересчур поздно. Эдда взяла дело в свои руки и довела его до конца. Нам лучше не высовываться.

Я вспомнил напряженное, вечно нахмуренное лицо констебля Уини; представил, как оно пойдет красными пятнами, когда он услышит наши объяснения. Насилие над женщиной этот человек вообще не считал за преступление, оружием признавал только кулаки и ножи.

— Пожалуй, вы правы, госпожа Энни, — ради общего блага лучше помолчать. Но как нам обуздать волшебную силу нашей новоявленной колдуньи?

— Вряд ли что-нибудь разозлит меня сильнее того, что вчера рассказала Ма, — проговорила Эдда, не поднимая головы.

— Может, и так, деточка, только раз уж твой дар пробудился, такие сильные толчки уже не нужны, — вздохнула Энни. — Теперь ты будешь вспыхивать, как сухая ветка. Мне вот, например, пришлось перебраться из города в вонючую дыру — слишком уж много народа из-за меня пострадало. И ноги подворачивали, и в костер падали, и все только из-за того, что им повезло в жизни больше, чем мне, или, скажем, кто-то бросил грубое слово жене или ребятенку. Чуть одолеет тебя досада, и ты уже натворишь бог знает чего, если только… — Старуха хлопнула по столу ладонью. От неожиданности все вздрогнули; Эдда с надеждой подняла глаза; Лига выпрямила спину, ее лицо стало немного спокойнее.

— Если только что, Энни? — спросила Бранза, но вдова, погруженная в свои мысли, молча переводила взгляд с одного на другого, а тонкие губы все шире растягивались в улыбке.

— Если только не обучить ее как положено, — после паузы просияла она. — Эдде нет нужды набираться ума у грязных цыганок или у самоучек вроде меня. Уж я-то знаю, куда отправить ее на обучение, кто с охотой возьмет нашу детку под крылышко, чтобы избавить от моего дурного влияния! — Раскачиваясь на стуле, старая ведунья заквохтала, точно растрепанная черная курица, страшно довольная тем, что после долгих попыток снесла наконец свое первое яйцо.

Лакированный экипаж стоял посреди дороги сразу за городскими воротами — темный, блестящий и суровый, как его хозяйка. Лошади, вороная и серая в яблоках, мотали головами, нетерпеливо били копытами и звякали сбруей. Строгий кучер, одетый с иголочки, торжественно восседал на козлах; лакей ожидал у дверцы. Экономка мисс Данс, матушка Марчпэйн, приехавшая специально для того, чтобы сопроводить Эдду в Рокерли, прогуливалась чуть вдалеке, чтобы не мешать прощаниям.

— Ну, вот и он! — воскликнула Лига.

И действительно, в воротах Сент-Олафредс показался Рамстронг. На руках он нес маленькую Беделлу, Андерс и Озел бежали впереди.

— Ух ты! Твоя карета? — осведомился у Эдды восхищенный Андерс.

— Роскошная, правда? — Девушка с радостью подхватила разговор, чтобы отвлечься от тягостных мыслей о расставании.

— Лошадка! — сзади подкатился крепыш Озел. — Раз — лошадка, два — лошадка!

Эдда подхватила его на руки и расцеловала пухлые щечки.

— Ох, как же я буду скучать по тебе, — сказала она, и слезы неудержимо полились из ее глаз. — Кто теперь для меня будет считать лошадок?

— Беделла завтракала, — извиняющимся тоном пояснил Рамстронг.

В подтверждение его слов малютка обиженно срыгнула.

— Все, мне пора, — решительно произнесла Эдда, опуская Озела на землю. — Будь здоров, Андерс. Обними меня напоследок. Приглядывай за своей семьей, хорошо?

Рамстронг стоял подле Бранзы с Лигой и часто-часто моргал. Эдда осторожно поцеловала Беделлу. Слезы прощания смешались со слезами по Тодде, и она уже сама не разбирала, отчего так ноет сердце.

— Медведь, — ласково проговорила она, глядя на Рамстронга.

Он прижал маленькую дочурку к плечу и крепко обнял Эдду. При виде доброго лица и теплой улыбки Рамстронга к ее горлу подкатил комок, она не могла говорить.