Партизанский отряд Тимофеева продолжал успешно проводить свои операции против фашистов. То там, то тут в разных местах района появлялась на снегу одна и та же надпись: «За Сашу Чекалина».

А рядом лежали покореженные, подорвавшиеся на минах автомашины, повозки, сброшенные под откос вражеские эшелоны…

В непрерывных боях прошел ноябрь. Наступил декабрь со снежными вьюгами, морозами.

Незадолго до Нового года партизанский отряд установил связь с наступавшими частями Красной Армии.

24 декабря в сумерках раннего зимнего вечера в заваленный сугробами снега город окольными тропинками пришли двое партизан. Это былр переодетые Дубов и Алеша.

В суматохе, вызванной внезапным обстрелом города артиллерией Красной Армии, никто не обратил внимания на колхозника в рваном полушубке и в стоптанных валенках и на рослого черноволосого парня с угрюмым, нахмуренным лицом. Они прошли в центр города и там неожиданно столкнулись с полицаем Ковалевым.

Ковалев, не узнав партизан, тороплнво прошагал было мимо, но Дубов остановил его.

— Куда торопишься, Прохор Сидорович? — спросил он старика, подойдя к нему вплотную.

— Уже пришли? — оторопел Ковалев, широко раскрыв глаза от удивления. — Рановато. Лютуют фашисты… Много еще войск в городе.

Ковалев заметно беспокоился. Он оглядывался по сторонам, выставив вперед руку с белой повязкой, топтался на месте.

Дубов отвел Ковалева в сторону, к забору. О чем они говорили, Алеша не слышал.

Сумерки все сгущались. Небо было темно-багровое от полыхавшего зарева. От реки несло гарью, над крышами домов стлались клубы дыма — на окраинах города горели разрушенные снарядами деревянные постройки, их никто не тушил. Из города спешно эвакуировались тыловые части оккупантов.

Вечером Ковалев торопливо ходил по домам, где жили начальник полиции, бургомистр, полицаи, и собирал их в городскую управу. Всем ворчливо и сердито говорил одно и то же: комендант приказал собраться по срочному, неотложному делу.

В это время Дубов один вышел на окраину города, к реке. Позже должен был сюда подойти партизанский отряд. Алеша пошел встречать партизан и долго не возвращался.

Чтобы одному не стоять в кустах и не возбуждать подозрения, Дубов зашел в раскрытую калитку крайнего дома, окнами выходившего на реку.

— Хозяева дома? — негромко спросил он, остановившись у порога.

— Дома, — глухо ответил голос. Из-за печки вылез взъерошенный паренек лет двенадцати, протирая рукой заспанные глаза. Это был Славка.

— Наши пришли! — радостно воскликнул он, разглядев у Дубова в руках револьвер, а за ремнем гранаты. — А я вас знаю, — заявил он. — Вы, наверно, из партизанского отряда?

— Где отец? — спросил Дубов, продолжая внимательно оглядываться по сторонам.

— Фашисты убили, — тихо ответил Славка. Смуглое лицо у него сразу померкло, стало печальным.

— Так… — Дубов погладил Славку по растрепанной голове. — А мать где?

— У соседей прячется. Боится она бомбежки, — пояснил Славка. — А я не боюсь.

Он стоял перед Дубовым, босоногий, вихрастый, засунув руки в карманы штанов.

— Я — тимуровец, — гордо сообщил он. — У нас в отряде комиссаром был Саша Чекалин. Его фашисты повесили. Слышали, наверно? До самой смерти он не сдавался, своими глазами я видел…

— Слышал, — насупившись, ответил Дубов.

Узнав от Славки, что неподалеку, на соседней улице, в складе райпотребсоюза, находятся пленные раненые красноармейцы. Дубов предложил ему пойти туда вместе с ним.

— Я сейчас… — засуетился Славка.

Он торопливо набросил на себя овчинную шубейку, влез в большие отцовские валенки и выбежал вслед за Дубовым на улицу.

Когда они вошли в темное, глухое помещение склада, там было тихо и так же холодно, как на улице.

Чиркнув спичкой, Дубов увидел: на полу лежали уже засгывшне трупы. Лежали они в ряд у стены, человек двенадцать. По всему было видно, что фашисты еще днем расправились с ними.

— Поздно мы пришли, — взволнованно проговорил Славка, торопливо прошлепав своими валенками по проходу и вернувшись обратно. — Вчера я им в окошко хлеб бросал… Были живые, пить просили…

— Да, поздно… — глухо прошептал Дубов.

Славка первым выскочил на улицу, но сразу же юркнул обратно.

— По дороге офицер идет, из комендатуры… Знаю я его… — торопливо предупредил он. — Не показывайтесь, он заметил меня.

Но у Дубова кипело в груди.

Выглянув из двери, он увидел высокого белобрысого офицера в шинели, в фуражке с высокой тульей, медленно подходившего к складу.

Офицер тоже увидел партизана, быстро сунул руку в карман, но Дубов первым в упор выстрелил. Офицер закачался и упал в сугроб.

Видя, что поблизости никого нет, Дубов подскочил к лежавшему ничком фашисту, вынул из его судорожно сжатой руки револьвер, взял из карманов документы, трубку, на которой — он позже разглядел — было выгравировано понемецки: «На память Паулю в рождество», и ногой забросал его снегом.

— Ловко вы его укокошили, — одобрительно произнес Славка.

— Беги домой! — строго приказал ему Дубов, слыша, как на улицах снова с сухим треском стали взрываться мины.

Славка, шаркая валенками, побежал обратно. У обрыва Дубов увидел Алешу.

Нет еще наших, — тревожно сообщил тот. — Прошел до оврага и дальше… Не видно ни души…

— Ну, ничего. В крайнем случае мы и одни. Открыв дверь в помещение городской управы. Дубов прислушался. Все было тихо. Он зажег лампу, проверил, плотно ли зашторены окна, осмотрел внимательно все закоулки и чулан в коридоре. В просторной комнате, кроме длинного стола, покрытого зеленым сукном, стульев да портрета Гитлера на стене, ничего не было.

«Что же, подождем», — подумал Дубов, мысленно намечая, что делать дальше.

Внизу скрипнули ступеньки. Кто-то торопливо поднимался на второй этаж. Дубов насторожился, держа револьвер в кармане наготове.

В комнату вошел в своем порыжелом пальто с полуоторванным рукавом Ковалев.

Он тяжело дышал, видно торопился, но глаза у него задорно, молодо блестели.

— Все в порядке! — сообщил он. — Кому чуток сказал пораньше, кому — попозже. Так что все придут. — Он хмыкнул и засмеялся, видимо очень довольный собой.

Дубов подошел к Ковалеву, крепко пожал его сухую горячую руку.

— Спасибо, Прохор Оидорович, — сказал он потеплевшим, дрогнувшим голосом. — А теперь иди… Посмотришь на улице. В случае чего… понятно?

Ковалев кивнул головой.

— Уж очень мне надоела моя должность, — пожаловался он, но, увидев, быстрый, просительный взгляд Дубова, заторопился: — Иду, иду… Теперь уж последние денечки, — забормотал он, нахлобучивая на голову шапку.