– «Seva sonare verbera, tum stridor ferri tractaque catenae»,[29] – заметил Глоссоп сидящему рядом Джуэлу. Совсем рядом, за рекой, старый лес успешно превращали в ад. Те прогрессисты, чьи окна выходили на эту сторону, выражали недовольство. Даже Кэрри удивлялся тому, как странно воплощаются его мечты, но скрывал это и беседовал как ни в чем не бывало с Феверстоном, хотя им обоим приходилось кричать.

– Значит, – орал он, – Стэддок не вернется?

– Вот именно! – вопил Феверстон.

– Когда он подаст заявление?

– Еще не подал? Ах, молодость, молодость! Ничего, нам же лучше!

– Сможем как следует подготовиться?

– Да. Пока бумажки нет, они не в курсе.

– То-то и оно! Они ведь сами не знают, чего хотят! Мало ли кто им понравится!

– Да! Надо сразу же подсунуть своего кандидата! Объявим о вакансии, и тут же – бац! – кролик из шляпы!

– Значит, думать начнем сейчас!

– А непременно социолога?

– Нет, это все равно!

– У нас нет политолога.

– Да… хм… Понимаете, они эту науку не жалуют. А может, Феверстон, лучше… как ее… прагматометрию?

– Занятно, что вы это сказали. Тот, о ком я думаю, как раз интересуется и ею. Можно было бы назвать так: специалист по социальной прагматометрии.

– А кто это?

– Лэрд, он из Кембриджа.

Кэрри никогда о нем не слышал, но глубокомысленно сказал:

– А, Лэрд.

– Как вы помните, – продолжал Феверстон, – он хворал и кончил средне. Но в Кембридже экзамены так плохо поставлены, что никто на это не смотрит. Потом он руководил «сфинксами», издавал журнальчик. Ну, Дэвид Лэрд…

– Да, конечно… Только, Дик…

– Что такое?

– Это не очень хорошо. Сам я тоже не придаю значения дипломам, но у нас тут, бывало, выбирали… – И он почти невольно посмотрел туда, где сидел Пэлем, толстолицый человек с маленьким ротиком. Даже Кэрри не мог припомнить, что он сделал или написал.

– Да, знаю, – сказал Феверстон. – Мы иногда берем не тех, кого следовало бы. Но без нас колледж приглашает вообще невесть кого.

То ли от шума, то ли от чего Кэрри на минуту заколебался. Недавно он обедал в Нортумберленде. Там был Тэлфорд, и все его знали, все слушали, даже сам Кэрри дивился его уму и живости, которых тот почему-то в колледже не проявлял. А вдруг все «эти» так коротко и скучно ему отвечают, потому что он им не интересен? А вдруг он глуп? Эта дикая мысль мелькнула в его мозгу, и он ее забыл. Приятней было думать, что «они» – просто отсталые, косные люди.

– На той неделе я буду в Кембридже! – кричал тем временем Феверстон. – Даю там ужин. Премьер, два газетных босса, Тони Дью. Что? Конечно, знаете. Черный такой, плюгавый. И Лэрд там будет. Он в каком-то родстве с премьером. А вы не придете? Дэвид мечтает с вами познакомиться. Он очень много о вас слышал… от вашего бывшего студента, забыл фамилию.

– Не знаю… Тут еще Билла хороним, я нужен… Как по радио, не передавали, нашли убийцу или нет?

– Не слыхал. Кстати, раз Ящера нет, у нас уже две вакансии.

– Что-о-о? – взвыл Кэрри. – Какой шум! Или я оглох?..

– Эй, Кэрри! – крикнул ему Брайзекр, перегнувшись через Феверстона. – Что это делают ваши друзья?

– Почему они так кричат? – спросил кто-то. – Разве нельзя работать без крика?

– По-моему, они не работают, – сказал кто-то еще.

– Слушайте! – воскликнул Глоссоп. – Какая там работа! Скорее уж футбольный матч.

Все вскочили.

– Что это? – закричал Рэйнор.

– Они кого-то убивают, – сказал Глоссоп.

– Куда вы? – спросил Кэрри.

– Посмотрю, в чем дело, – сказал Глоссоп, – а вы соберите всех слуг. И позвоните в полицию.

– Я бы не выходил, – сказал Феверстон, наливая себе еще вина. – На мой взгляд, полиция уже там.

– То есть как?

– А вы послушайте.

– Я думал, это дрель…

– Слушайте!

– Господи, неужели пулемет?

– Смотрите! Смотрите! – закричали все. Зазвенели стекла. Кто-то кинулся спустить жалюзи, но вдруг все застыли, тяжело дыша и глядя друг на друга. У Глоссопа на лбу была кровь, а пол усыпали осколки прославленного окна, на котором Генриетта-Мария вырезала бриллиантом свое имя.

Наутро Марк поехал в Бэлбери поездом. Он обещал жене уточнить насчет оплаты, и это смущало его, но вообще он чувствовал себя неплохо. Самое возвращение ему очень понравилось – он просто вошел, снял шляпу, спросил виски. Слуга его узнал. Филострато ему кивнул. Женщины вечно выдумывают, а вот она, реальная жизнь! Выпив виски, он пошел к Коссеру, пробыл у него пять минут, и все померкло.

Стил и Коссер взглянули на него, как глядят на случайного посетителя, и не сказали ничего.

– Доброе утро, – неловко начал Марк.

Стил сделал пометку на каком-то большом листе бумаги, лежащем перед ним, и спросил не глядя:

– В чем дело, мистер Стэддок?

– Я к Коссеру, – сказал Марк. – Вот что, Коссер, в последнем разделе нашего отчета…

– Какой отчет? – спросил Коссера Стил.

Коссер криво усмехнулся.

– А я тут подумал, составлю-ка отчетик про эту деревню. Вчера у меня дел не было, я поехал туда, а Стэддок мне помогал.

– Не важно, – сказал Стил. – Поговорите в другой раз, Стэддок. Сейчас Коссер занят.

– Простите, – сказал Марк, – давайте разберемся. Значит, этот отчет – частное дело Коссера? Жаль, что я не знал. Я бы не потратил на него восемь рабочих часов. И вообще, кому я подчиняюсь?

Стил, играя карандашом, смотрел на Коссера.

– Я спросил вас, кому я подчиняюсь, мистер Стил, – сказал Марк.

– При чем тут я? – сказал Стил. – Вы, я вижу, не заняты, а я – занят. Ничего я не знаю о ваших делах.

Марк обратился было к Коссеру, но просто глядеть не смог на его линялое веснушчатое лицо и пустые глаза. Выходя, он хлопнул дверью и направился к Уизеру.

У его дверей он помедлил немного, услышал какие-то голоса, но сердился так сильно, что все-таки вошел и не заметил, что на стук его ответа не было.

– Мой дорогой!.. – сказал и. о., глядя куда-то. – Как я рад вас видеть!..

Тут Марк разглядел, что в кабинете еще один человек, некий Стоун, с которым он познакомился в первый же день, за обедом. Стоун переминался с ноги на ногу перед столом, сворачивая и разворачивая кусок промокашки. Рот у него был открыт, и он не обернулся.