Однако Борман так и остался вдохновителем явной и скрытой оппозиции расширению полномочий моего министерства. Он слишком хорошо понимал, что я выхожу из-под его контроля и аккумулирую в своих руках все больше власти. Более того, по ходу своей работы я наладил дружеские отношения с армейскими и военно-морскими командующими – Гудерианом, Цайтцлером, Фроммом, Мильхом, а теперь еще и с Дёницем. И в ближайшем окружении Гитлера моими друзьями были, если можно так выразиться, представители антибормановских сил – адъютант Гитлера от сухопутных войск генерал Энгель, адъютант от военно-воздушных сил генерал фон Белов, главный адъютант фюрера генерал Шмундт, а самым близким моим другом был врач Гитлера доктор Карл Брандт, которого Борман считал своим личным врагом.

Как-то вечером, пропустив несколько рюмок, Шмундт заявил, что я – главная надежда армии, все генералы безмерно в меня верят и никто не разделяет негативного мнения обо мне Геринга. Довольно напыщенно он сказал в заключение: «Вы всегда можете положиться на армию, герр Шпеер. Армия вас поддержит».

Я так до конца и не понял, что имел в виду Шмундт, хотя подозреваю, что он спутал армию с генералами. Однако, похоже, нечто в этом роде Шмундт говорил и другим. Учитывая узкий круг персонала Ставки, подобные замечания просто не могли не достичь ушей Бормана.

Где-то в то же время – возможно, осенью 1943 года – Гитлер поставил меня в неловкое положение, когда перед самым началом оперативного совещания в присутствии нескольких соратников назвал Гиммлера и меня ровней. Не знаю, что Гитлер имел в виду, но вряд ли это обращение могло понравиться шефу СС, претендующему на особое место во властной структуре. В те же недели Цайтцлер с явным удовольствием сказал мне: «Фюрер так вами доволен. Недавно он сказал, что возлагает на вас величайшие надежды, что после Геринга взошло новое солнце»[165]. Я попросил Цайтцлера больше никогда не цитировать это высказывание Гитлера, но поскольку и другие сотрудники Ставки передавали мне те же слова, Цайтцлер не успокоился и похвала фюрера достигла ушей Бормана. Могущественному секретарю Гитлера пришлось признать, что в то лето ему не удалось настроить шефа против меня. Скорее наоборот.

Так как Гитлер не очень-то был щедр на подобные похвалы, Борман воспринял отзыв обо мне как угрозу своему влиянию. Отныне он не уставал повторять своим приспешникам, что я не только враг партии, но и нацелился на пост преемника Гитлера[166]. Здесь Борман полностью ошибался. Припоминаю, что несколько раз говорил об этом с Мильхом.

В то время Гитлер, должно быть, действительно задумывался над кандидатурой преемника. Престиж Геринга подорван. Гесс своим побегом исключил себя из списка кандидатов. Репутация Шираха погибла в сетях интриг Бормана. Борман, Гиммлер и Геббельс не соответствовали гитлеровскому идеалу «художественной натуры». Возможно, Гитлер признал во мне родственную душу. Он считал меня одаренным архитектором, который за короткое время добился высокого положения в партийной иерархии, а достижениями в производстве вооружений продемонстрировал особые способности и в военной сфере. Вот только во внешней политике – на четвертом поле деятельности Гитлера – я никак себя не проявил. Вероятно, он считал меня талантливым художником, достигшим успехов в политике, и, таким образом, я как бы служил подтверждением его собственного выбора карьеры.

В кругу друзей я всегда называл Бормана «человеком с секатором», ибо он всю свою энергию, хитрость и жестокость использовал для того, чтобы остановить любого, кто хотел бы подняться выше определенного уровня. А теперь Борман посвятил себя главной цели – лишить меня власти. После октября 1943 года гауляйтеры выступили против меня единым фронтом. Не прошло и года, как передо мной возникли такие трудности, что часто хотелось все бросить и уйти в отставку. До самого конца войны конфликт между мной и Борманом так и не разрешился. Гитлер не хотел терять меня, иногда даже одаривал особыми знаками внимания, а потом снова обрушивался на меня с обвинениями. Однако с созданной мной структурой управления промышленностью Борман ничего не мог поделать. Мое падение означало бы и конец моего дела, что повлекло бы за собой угрозу военным действиям.

Радость, которую я испытывал от создания новой организации, успехов и признания в первые месяцы работы, вскоре уступила место более мрачным настроениям. Проблемы с трудовыми ресурсами и сырьем, дворцовые интриги не позволяли расслабиться. К тому же британские авианалеты начали оказывать столь серьезное влияние на производство, что даже заставили меня на время позабыть о Бормане, Заукеле и управлении централизованного планирования. Правда, все вышеупомянутые трудности поднимали мой авторитет, ибо, несмотря на разрушение ряда заводов, мы не только не уменьшали, но все увеличивали выпуск военной продукции.

С авиабомбардировками война пришла на территорию Германии. Теперь мы ежедневно ощущали ее дыхание в горящих, разоренных городах, и это побуждало нас делать все от нас зависящее.

Ни бомбардировки, ни лишения не ослабили моральное состояние народа. Наоборот, посещая военные заводы, общаясь с простыми людьми на улицах, я чувствовал, как крепнет боевой дух простых немцев. Потеря 9 процентов производственных мощностей с лихвой была возмещена нашими совместными усилиями[167].

В реальности самыми высокими оказались расходы на оборону. На территории рейха и на западных театрах военных действий небо охраняли десять тысяч зенитных орудий[168]. Эти зенитки мы могли бы использовать в России против танков и других наземных целей и, если б не новый фронт – воздушный фронт над Германией, – удвоили бы количество противотанкового оружия. Более того, в зенитных войсках теперь служили сотни тысяч молодых солдат. Треть оптических предприятий была занята выпуском орудийных прицелов для зенитной артиллерии. Около половины заводов электронной промышленности производили радары и коммуникационное оборудование для защиты от авиабомбардировок. По этим причинам, несмотря на высокоразвитую электронную и оптическую промышленность, оснащенность немецких фронтовых частей современным оружием отставала от оснащенности армий западных союзников[169].