Вскоре, летом 1943 года, генерал Еникке, командующий 17-й армией, был вынужден запросить через Цайтцлера приказ на оставление Кубанского плацдарма. Он хотел занять более выгодные позиции в Крыму и подготовиться к ожидаемому зимой советскому наступлению. Но Гитлер еще с большим упрямством, чем прежде, настаивал на строительстве моста, дабы приблизить осуществление своих планов, хотя даже тогда было очевидно, что мост никогда не удастся построить. 4 сентября началась эвакуация последних немецких частей с гитлеровского плацдарма в Азии.

Если в доме Геринга Гудериан, Цайтцлер, Фромм и я обсуждали кризис политического флагмана, то теперь мы говорили о кризисе военного руководства. Летом 1943 года генерал Гудериан, генерал-инспектор танковых войск, попросил меня устроить ему встречу с начальником штаба сухопутных войск Цайтцлером. Взаимоотношения этих военачальников были напряженными из-за неразрешенных проблем в сфере разграничения полномочий. Поскольку я приятельствовал с обоими генералами, то просьба сыграть роль посредника была естественной. Однако выяснилось, что Гудериан задумал нечто большее, чем улаживание незначительных разногласий. Он хотел обсудить совместную тактику с целью назначения нового главнокомандующего. Мы встретились в моем доме в Оберзальцберге. Разногласия между Цайтцлером и Гудерианом были быстро улажены, и собеседники сосредоточились на военной ситуации, обусловленной тем, что Гитлер взял на себя командование вермахтом, но обязанностей своих не исполняет. По мнению Цайтцлера, Гитлеру следовало быть менее фанатичным и решительнее отстаивать интересы сухопутных сил перед остальными родами войск и СС. Верховный главнокомандующий, вторил Гудериан, должен поддерживать тесный контакт с армейскими командующими, выяснять нужды своих войск и решать основные вопросы снабжения. Оба согласились с тем, что у Гитлера нет ни времени, ни желания решать практические вопросы и он не испытывает особого интереса к какому бы то ни было роду войск. Он назначал и смещал генералов, которых едва знал. Но только тот Верховный главнокомандующий, который лично общается с высшими офицерами, может решать кадровые вопросы. Как сказал Гудериан, в армии прекрасно известно, что Гитлер практически не вмешивается в кадровую политику главного командования военно-воздушных и военно– морских сил и только в армии распоряжается отставками и назначениями по своему разумению.

Мы пришли к заключению, что каждый из нас должен постараться убедить Гитлера назначить нового Верховного главнокомандующего. Однако первые же попытки – мои и Гудериана по отдельности – заговорить на эту тему с Гитлером закончились неудачей: он был явно оскорблен и необычайно резко оборвал нас. Я не знал, что фельдмаршалы фон Клюге и фон Манштейн совсем недавно обращались к Гитлеру с тем же предложением, и он, должно быть, решил, что мы тайно сговорились.

Времена, когда Гитлер охотно удовлетворял все мои личные и административные запросы, давно миновали. Триумвират – Борман, Ламмерс и Кейтель – прилагал все усилия к тому, чтобы все больше ограничивать мои полномочия, хотя выполнение программы вооружений требовало обратного. Однако эта троица не смогла заблокировать мое и адмирала Дёница совместное предложение о передаче мне контроля над производством вооружений для военного флота.

Я встретился с Дёницем сразу же после вступления в должность министра в июне 1942 года в его парижской квартире, поразившей меня авангардным минимализмом. Впечатление было тем более сильным, что я явился к адмиралу сразу же после роскошного обеда с дорогими винами, устроенного фельдмаршалом Шперле, командующим дислоцированной во Франции авиацией. Его ставка находилась в Люксембургском дворце, бывшем дворце Марии Медичи. В любви к роскоши и в желании выделиться, да еще в тучности фельдмаршал мало чем уступал своему шефу Герингу.

В следующие несколько месяцев мы несколько раз обсуждали с Дёницем вопросы, связанные со строительством больших укрытий для подводных лодок. Это явно раздражало адмирала Редера, главнокомандующего военно-морским флотом, и он в весьма резкой форме запретил Дёницу обсуждать технические вопросы со мной напрямую.

В конце декабря 1942 года капитан Шютце, один из самых удачливых командиров подводных лодок, проинформировал меня о серьезных разногласиях между берлинским военно-морским командованием и Дёницем. По многочисленным признакам в подводном флоте пришли к выводу о замене в ближайшем будущем их командующего. Через несколько дней я узнал от статс-секретаря министерства пропаганды Наумана, что военно-морской цензор вычеркнул фамилию Дёница из подписей ко всем фотографиям в статье о совместной инспекционной поездке Редера и Дёница.

В начале января в Ставке я своими глазами видел, в какое возбуждение привели Гитлера сообщения иностранной прессы о морском сражении, о котором командование флота не проинформировало его во всех деталях[162]. Во время нашей последующей беседы Гитлер как бы ненароком заговорил о возможностях создания линий поточной сборки субмарин, но почти сразу же заинтересовался проблемами моего сотрудничества с Редером. Я рассказал и о запрете Редера на обсуждение технических вопросов с Дёницем, и об опасениях офицеров-подводников по поводу возможной отставки их командующего, и о произволе цензора. Понаблюдав за методами Бормана, я понял, что подозрения следует сеять очень осторожно и постепенно. Поэтому я просто намекнул, что все преграды, стоящие на пути осуществления наших планов по строительству подводного флота, можно устранить, если во главе поставить Дёница. На самом же деле я хотел добиться смещения Редера, но зная, с каким упорством Гитлер цеплялся за испытанных соратников, я вряд ли мог надеяться на успех.

30 января Дёниц был произведен в гросс-адмиралы и одновременно назначен главнокомандующим ВМФ Германии, а Редера выпихнули на почетную должность адмирал– инспектора военно-морских сил, что давало ему лишь одну привилегию – право на государственные похороны.

Дёниц благодаря своей решительности и профессионализму до самого конца войны умело защищал военно-морской флот от капризов Гитлера. Я часто встречался с ним для обсуждения проблем строительства субмарин, правда, началось наше тесное сотрудничество с недоразумения. Получив очередное донесение Дёница и не посоветовавшись со мной, Гитлер придал всему военно-морскому вооружению статус приоритетного. Это случилось в середине апреля, а ведь всего три месяца назад, 22 января 1943 года, он издал распоряжение о приоритете танковой программы. Чтобы не разразился конфликт между двумя родами войск, мне пришлось снова обратиться к Гитлеру, но Дёниц уже и сам осознал, что сотрудничество с могущественной административной машиной снабжения армии гораздо полезнее, чем благоволение Гитлера. Мы быстро договорились перевести производство военно-морского вооружения в сферу моих полномочий, а я взамен пообещал осуществить разработанную Дёницем программу. Это означало, что вместо 20 малых подлодок общим водоизмещением шестнадцать тысяч тонн, ежемесячно производимых прежде, в месяц будет строиться по 40 подлодок общим водоизмещением более пятидесяти тысяч тонн. Вдобавок я должен был удвоить число минных тральщиков и сторожевых катеров.