ним — вся та разрушительная, неудержимая мощь, что таилась в его слепом гневе.

Эльф собирался призвать истинное имя подземного пламени!

— О, — на мгновение прервался эльф и ощущение немного затихло. — ты слышишь имя Пламени Недр? Кто тебя учил, мальчик, что ты можешь так легко слышать имена и…

Эльф резко дернул головой в сторону.

— Плащи близко, — процедил он с явным недовольством. — нам придется закончить наше знакомство раньше времени, забавный Говорящий. Но не переживай — мы еще увидимся, и ты все мне расскажешь о своем учителе.

Эльф опустил руку, а Ардан в этот момент закончил формировать печать Ледяной Стрелы. Модифицированную. Такую, что могла потреблять столько Лей-энергии, сколько ей отдадут.

А Ардан отдал все, что имел. Четыре луча вспыхнули в его звезде, и та погасла. Но в мире, закружившись веретеном, засияла ледяная спираль длиной в два метра, а толщиной в бедро взрослого мужчины.

Закручиваясь с такой скоростью, что от свиста начало закладывать уши, она выстрелила даже быстрее пули из армейской винтовки.

Оставляя после себя ледяные узоры на остывающей, замерзающей земле, она за доли мгновения достигла эльфа и… упала к его ногам горячей лужей, лишь немного намочившей сапоги ублюдка.

— Первая звезда, парень — не мой уровень, — криво усмехнулся эльф и козырнул шляпой. — До встречи.

Он развернулся и свернул в сторону узкого переулка, ведущего к небольшому ресторанчику.

Ардан остался стоять в банке. И, наверное, он должен был на этом остановиться. В конечном счете — он ведь сделал все, что мог. Закон охоты гласил, что произошедшее — не его охота. Не его беда. Ему нечего здесь искать. Нечего делить. И не имелось никакого смысла и резона отправляться в погоню за куда более могучим хищником, но…

— « Дядя, дядя, а это вы так фокусы показываете?»

Ардан выругался и посмотрел на свою онемевшую ногу.

— Работай, — рыча, он ударил себя по груди так, будто пытался заставить символ, оставленный клыком Эргара, повторить то, что произошло в прериях. — Давай же! Работай, бесполезная мазня!

Но символ молчал. Прилива сил и ярости барса так и не пришло. Лишь боль и ощущение собственного бессилия.

— Ну уж нет, — процедил Ардан, смотря в сторону переулка. — Нет… не так просто… не так просто, ушастая дрянь!

Ардан, сжав зубы так, что десны закровили, сделал шаг. А затем еще и еще. И с каждым разом чувствуя вспышки боли, ножами резавшие разум, он вспоминал. Вспоминал каждый день, проведенный в этой клятой Метрополии.

Вспоминал Эвелесс. Вспоминал Иолая. Аркара. Пятую улицу. Тех Первородных, что пытались его побить в первую ночь. Вспоминал кривые взгляды и смешки, что слышал на улицах города; вспоминал надменные и брезгливые кривотолки студентов Большого.

И во всем этом он слышал крупицы звуков, сливавшихся в далекое эхо чего-то напоминающего имя. Имя неприятное и грязное. Такое, что даже от одного его шороха хочется поскорее отмыться и отодвинуться.

Атта’нха предупреждала никогда не слушать такие имена, потому как они могут с легкостью увести Эан’Хане на темный путь, откуда никто не возвращается.

Но с каждой новой крупицей той грязи, что прилипала к Ардану, с каждым новым осколком чего-то омерзительного — боль в ноге стихала. Стихала все быстрее и быстрее. Настолько, что юноша и сам не заметил, как перешел на бег.

И, буквально через несколько секунд, он уже стоял у начала переулка. Эльф, резко обернувшись, на этот раз посмотрел на него не с усмешкой, а с удивлением.

— Что за шутки… — выдохнул он так, будто увидел перед собой едва ли не ту же тварь, что Ардан приметил в Балеьро. — но ты ведь не темный… откуда…

А Арду было плевать. Было плевать на все, что говорил этот подонок. Просто потому, что он видел в нем, в данный момент, даже не эльфа, забравшего столько жизней, а олицетворение всего того, что на протяжении четырех месяцев душило, рвало и отравляло жизнь Ардана.

И Ардан, не отпуская осколков услышанного в своих собственных боли и гневе, посмотрел на небо. Серое и низкое, казалось бы давно забывшее о бурях и грозах. И уж точно никогда не ведавшее того, как может ярится высь над пиками высоких гор.

Но главное, что Ардан помнил. Как вспыхивают белоснежные всполохи небесного огня. Как в громе слышится рев ирбиса, приветствовавшего своего старшего брата. И как дрожит земля от той ярости, которую никогда не сможет познать.

Ардан помнил. Хорошо помнил осколки имени, что слышал в бури и грозы Алькады. И он поделился ими с небом. Поведал о том, что где-то там, у горизонта, у того имелся собрат. Не такой хмурый, но столь же холодный, гордый и не менее грозный. И небо откликнулось.

Оно почернело, затянулось ночным мраком, а затем вниз, вместе с грозным рычанием вышедшего на тропу охоты хищника, опустилась ледяная молния.

Искрящимся клыком, окутанная потоками жидкого льда, она вонзилась в землю прямо на том месте, где только что стоял эльф.

— Уже лучше, Говорящий! — засмеялся тот, отпрыгивая в сторону и… вытянул перед собой ладонь.

И, будто в дедушкиных сказках, он схватил молнию, а затем сжал кулак. Тут же молния брызнула белоснежными искрами. Те обожгли фасады домов и небольшое деревце, напоминавшее во мраке силуэт человека.

Но и сама темнота, вместе с разбитым небесным змеем, тут же сменилась не привычную зимнюю серость.

А Ардан…

Ардан, разом потерявший концентрацию и волю, рухнул на землю. Его тело мгновенно отозвалось даже бо́льшей болью, что прежде. К обожженным конечностям добавилось и совсем иное ощущение. Как если бы кто-то сдавил бы ему в тисках не только пальцы, но и каждый участок плоти и начал крутить в попытках выдернуть.

Юноша не знал, сможет ли он сделать следующий вздох. Просто хватал ртом воздух, чувствуя, как глаза чуть ли не выпадают из орбит, а опухший язык постепенно душит глотку.

— Твой учитель не показал тебе, что такое битвы Эан’Хане и чем они опасны, Говорящий? — донеслось из тумана. — Но при этом ты можешь слышать чужие имена, включая темные. И даже призываешь осколки старших стихий… Тебе кто-нибудь говорил, что ты аномален?

Ардан попытался наотмашь, вслепую, ударить посохом, но рука лишь дернулась и тут же повисла безвольной плетью.

— Пойдем-ка со мной, полукровка, — эльф схватил его за воротник и, не церемонясь, потащил