– Ах ты, грязное животное, – процедил он сквозь зубы, оглядываясь по сторонам, высвечивая все вокруг. – И откуда же ты тут взялся? Следов-то во дворе я не приметил. Значит, в доме прятался? Но где? – Чутье подсказало ему, что для ответа следует пройти в чулан. Там он увидел почти квадратное отверстие в полу под столом и лежащую рядом дверцу, накрытую ковриком – часть пола. – Ага! А я и не додумался заглянуть под этот гребаный коврик. Так вот откуда ты вылез.

Вернувшись к бездомному, медленно поднимающемуся на ноги, он очередным пинком, только уже в челюсть, вновь уложил его. Затем, вцепившись в шиворот провонявшей куртки, тяжело протащил по полу и, пока тот не успел ничего толком сообразить, сбросил в подвал. После того как бездомный, с гарканьем прокатившись кубарем, рухнул на землю, рыжеволосый, склонившись над ямой, с издевкой выкрикнул:

– Ты там не ушибся?

Затем, оглядывая чулан, он один за другим высвечивал имеющиеся там немногочисленные инструменты. Молоток, топорик, моток ржавой лески… Остановился на валяющейся под столом метровой (или около того) арматуре.

Когда по крутой лестнице спустился в подвал, увидел, что в нескольких метрах поодаль покалеченный уже стоял на ногах, потирая промежность. Увидев обидчика, бездомный ткнул в него пальцем и прохрипел:

– Ты! Ах ты… Какого хрена ты творишь?!

Рванулся вперед, попытался вцепиться в арматуру и вырвать ее из рук, но рыжеволосый прытко отскочил и с размаху заехал куском железа ему по колену.

– А-А-А! Боже! – завыл бездомный, упав на одно – нетронутое – колено и тут же повалился набок. От боли у него на глазах навернулись слезы. – Что тебе нужно от меня?!

Очередной мощный удар пришелся ему по пояснице, и он, крякнув и выгнувшись, перевернулся на спину.

Рыжеволосый по кругу осветил подвал, обратил внимание на нагроможденные друг на дружку ящики у дальней стены. Переложил арматуру в руку с фонарем, вновь ухватился за шиворот лежащего и поволок за собой, оставляя на земле протяжный рыхлый след.

– Нажрал тушу… сволочь, – тяжело дыша, сказал мужчина, бросив бездомного за ящики. – Ты что, дохлыми крысами, кошками и собаками питаешься? – И усмехнулся своей же шутке.

Бомж неуклюже приподнялся на локте, умоляюще воззрился на возвышающегося над ним человека и, в защитном жесте подняв ладонь, прохрипел:

– Нет, не убивай, умоляю, не убивай. Это твой дом, да? Твой? Я же не знал. Я просто… Я ведь ничего плохого тебе не сделал.

– Это ты так думаешь, – ухмыльнулся рыжеволосый и вернул железный прут в правую руку.

– Нет, прошу, я…

Договорить он не успел – арматура сломала ему нижнюю челюсть, попутно разорвав щеку и вышибив несколько нижних и верхних зубов. И когда рыжеволосый убрал с нее руку, она так и осталась в лице бездомного. Шокированный, тот, в ужасе выкатив глаза, ладонью ощупывал свою рану, не зная, что делать. Стоявший достал из кармана складной нож, оголил лезвие, склонился над искалеченным и одним резким движением перерезал ему горло. С десяток секунд постояв, присел рядом на корточки.

– Ну вот, теперь ты мне точно ничего плохого не сделаешь. – Он вздохнул, любуясь хлещущей из шеи бомжа кровью, которую тот ладонью тщетно пытался сохранить в теле. – Ладно, бывай. Не скучай тут.

Похлопав его по поврежденному колену, встал, вынул из заднего кармана брюк тканевый носовой платок, как следует протер им стальной прут, чтобы, чего доброго, легавые не обнаружили его отпечатки. Затем и нож, и платок вернул в карманы и направился к лестнице.

В коридоре поднял пакет с продуктами, взобрался на чердак, уселся на пыльный пол, спиной прислонившись к стене, и со смаком начал поедать взятый с полистироловой подложки один из мясных пирожков, запивая его тархуном из маленькой пластиковой бутылки.

Следующим поздним вечером, тридцатого октября, когда стемнело, он по памяти прошел к шестиэтажному зданию (для этого пришлось обогнуть несколько относительно его воспоминаний новых построек и заборов), в одной из квартир которого жил почти тридцать пять лет назад. Покружил вокруг да около, пошастал по двору, посидел на прилегающей к дому с годами обновленной детской площадке, надеялся уловить что-нибудь вроде ностальгии. Но через полчаса понял, что только зря теряет время, сентиментальность в нем давно уж мертва. И оставив затею прогуляться до городского кладбища в поисках могилы матери, вернулся в заброшенный дом.

Там, прежде чем подняться на чердак, зашел в одну из комнат, где, впервые осматривая двухэтажную детину, увидел на стене изображенную красной краской (которую поначалу принял за кровь) пентаграмму с надписью над ней: «ЗДЕСЬ ПОРТАЛ В АД», а на столе в углу – какую-то нарисованную маркером колдовскую чертовщину. Улыбнулся, думая о том, как все удачно совпало: теперь, когда обнаружат убитого бездомного, подумают, что с ним расправились какие-нибудь сектанты.

Ранним утром следующего дня он по той же трассе уехал из города, направляясь в Санкт-Петербург. Там, в городе культуры, на окраине снял номер в недорогом отеле. Несколько дней погулял, неприметным туристом осматривая достопримечательности, и двинул обратно в Пензу, к любимой жене.

В конце декабря взял отпуск, встретил Новый год вместе с женой и утром второго января уехал в Терниевск. На то, чтобы туда вернуться – тем более через столь краткий промежуток времени, – у него имелись по меньшей мере три причины. Первая: вновь прогуляться по родным улицам и постараться увидеть живущих в его некогда родной квартире (может, в нем все же сохранилась хоть капля сентиментальности?), обыграв это так, будто хотел постучаться в такую-то дверь, но малость спутал этажи. Вторая: как бы банально это ни было – осмотреть подвал заброшенного дома, в котором он останавливался в октябре, и узнать, на месте ли тело бездомного. Третья: наконец, отыскать и прикончить кого подобает, а не первого встречного. Но разве ж мог он знать, сколь невиданно ему повезет и под руку почти разом попадутся двое, в ком он, сам того не сознавая, увидел себя и родную мать? Может ли быть так, что жизни людей в действительности кем-то предопределены и все мы действуем по заранее продуманному сценарию? Нет? Но в случае с рыжеволосым мужчиной,