— Брэму тоже плохо, — парировала Чаз.

— Но это не оправдывает твоей манеры грубо разговаривать с Джорджи.

Эрон выглядел так, словно был готов отказаться от нее. Чаз хотелось плакать, но раньше она покончит с собой, чем покажет ему свои слезы! Поэтому она сняла халатик и бросила на песок. Она чувствовала себя совершенно обнаженной, но Эрон смотрел только ей в лицо. Когда она жила на улице, мужчины почти никогда не смотрели ей в лицо.

— Ну, доволен? — крикнула она.

— А ты? — спросил он.

Она терпеть не могла свое тело и до смерти устала бояться. Бояться выйти из дома, бояться сдавать экзамены. Бояться всего на свете.

— Если я буду добра к людям, они обязательно меня используют, — выпалила она.

— Если кто-то попытается использовать тебя, значит, ты не должна иметь с такими людьми ничего общего, — спокойно ответил Эрон.

У Чаз озноб прошел по коже. Неужели обязательно должно быть так: все или ничего?

Она подумала о том, что сказал Эрон. Что отныне у нее есть друзья, которые обо всем позаботятся. Противно зависеть от посторонних людей, но, может, это потому, что ей никогда не приходилось ни от кого зависеть?

Наверное, Эрон прав. Теперь у нее есть друзья, а она по-прежнему ведет себя так, словно одна борется со всем миром. И неприятно, что он считает ее злой, тем более что злость ни от чего не спасает.

Она снова принялась изучать свои ноги.

— Только не бросай меня. Ладно?

— Как же я могу? Слишком любопытно узнать, какой ты станешь, когда вырастешь.

Она уставилась на Эрона и заметила странное выражение его лица. Он не смотрел на ее тело и вообще, кажется, не слишком пристально смотрел на нее, но она почему-то остро ощущала его присутствие. И от этого чувствовала себя так, словно вся чешется… или во рту ужасно пересохло. А еще она задыхалась.

— Ну как, пойдем поплаваем? — спросила Чаз. — Или простоишь здесь весь день, занимаясь психоанализом?

— Пойдем поплаваем.

— Так я и думала.

Она помчалась к воде, наслаждаясь новообретенной свободой. Может, это чувство долго не продлится, но сейчас на душе было хорошо.

Днем Джорджи монтировала фильм, а по ночам продолжала бродить по самым нищим районам Голливуда и Западного Голливуда. Защитой ей служила камера и собственная известность. Большинство девушек, к которым она подходила, узнавали ее и не стеснялись откровенничать.

Так она обнаружила мобильную поликлинику, которая обслуживала уличных ребятишек. И снова помогла ее слава. Медицинские работники позволили ей ездить с ними по ночам, пока сами брали анализы на СПИД и венерические заболевания, раздавали презервативы и бесплатные советы, учили основам профилактики. От увиденного и услышанного у Джорджи болело сердце. Она постоянно представляла, как жила Чаз в этой среде и что с ней сталось бы, не повстречай она Брэма.

Прошло две недели, а он ни разу не попытался увидеть ее. Джорджи отупела от усталости, и даже если засыпала, через пару часов просыпалась вся в поту, со сбитыми простынями и во влажной пижаме. Она отчаянно тосковала по тому человеку, которым считала Брэма, человеку, скрывавшему под толстой скорлупой цинизма доброе сердце. Только работа и сознание того, что она поступила правильно, не продав душу ради мести, удерживали ее от полного отчаяния.

Поскольку папарацци не добирались до тех мест, где она бывала, в таблоидах не появилось ни одного ее снимка. Хотя она велела Эрону больше не сочинять историй о ее супружеском блаженстве, тот продолжал упорствовать. Но ей было все равно. Пусть Брэм с этим разбирается сам.

В пятницу, через три недели после разрыва с Брэмом, позвонил Эрон и попросил посмотреть в компьютере последние новости «Вэрайети». Джорджи увидела объявление:

«Закончен кастинг «Дома на дереве». Картина снимается по сценарию известного романа Сары Картер в адаптации Брэма Шепарда. Сюрпризом стал выбор молодой, почти неизвестной актрисы Анны Чалмерс на роль злодейки Элен».

Джорджи смотрела на экран. Все кончено. И Брэму больше нет нужды убеждать ее в вечной любви. Поэтому он и не пытается еще раз поговорить с ней.

Она вынудила себя сунуть ноги в тапочки и отправилась гулять по берегу. Все защитные барьеры рухнули, и она ужасно устала, иначе не позволила бы себе уплыть в мир ситкома, где Брэм постучится в дверь, бросится на колени и станет молить о любви и прощении.

Проклиная себя, Джорджи повернула к дому.

Наутро телефон зазвонил, когда Джорджи сидела за компьютером. Очнувшись от ступора, она уставилась на экран мобильника. Звонил Эрон. Он улетел на уик-энд в Канзас праздновать шестидесятилетие отца. Джорджи откашлялась, чтобы голос звучал не так хрипло.

— Как там воссоединение семьи?

— Прекрасно, только Чаз заболела. Я только что с ней говорил. Судя по всему, ей очень плохо.

— Что случилось?

— Не говорит. По голосу чувствуется, что она плачет. Я велел ей найти Брэма, но она не знает, где он. Я очень тревожусь, — продолжал Эрон. — Вы не могли бы…

— Сейчас еду, — сказала Джорджи.

А когда выезжала на шоссе, в голове снова стал прокручиваться ситком. Она видела, как входит в дом Брэма и замечает десятки воздушных шаров, которые плавают под потолком, перевязанные лентами, слегка колеблющимися на ветру. Посреди комнаты стоит Брэм со взволнованным лицом и нежным взглядом…

— Сюрприз!

Джорджи прибавила скорость и вернулась к реальности.

Ни одного шарика не плавало под потолком пустого тихого дома. Нигде не было видно предавшего ее мужчины. Поскольку папарацци опять осадили ворота, Джорджи оставила машину в гараже Рори и выскользнула через заднюю калитку. Поставила сумочку и окликнула Чаз. Ответа она не получила. Поэтому прошла через кухню в коридор и поднялась в квартирку Чаз над гаражом. И не удивилась, обнаружив простую мебель ипоразительную чистоту.

— Чаз! С тобой все в порядке?

Из единственной спальни донесся стон. Чаз лежала на смятом сером покрывале: колени подтянуты к груди, лицо бледное.

— Вам Эрон позвонил? — простонала она, увидев Джорджи. Та поспешила к ней.

— Что случилось?

Чаз обхватила колени.

— Неужели он набрался наглости позвонить вам?

— Он волновался. Сказал, что ты больна, и, очевидно, был прав.

— У меня живот болит.

— Живот?

— Да, всего-навсего. Иногда так бывает во время месячных. А теперь уходите.

— Ты принимала что-нибудь?

— Лекарство кончилось, — почти взвыла Чаз. — Оставьте меня в покое. — Она уткнулась лицом в подушку и сказала уже тише: — Пожалуйста.

«Пожалуйста»?