– Вот засранцы! – Голос мужчины, однако, звучал ласково. – И чё говорили?

– Они назвали меня «паки». Я не намерен выслушивать оскорбления, когда ставлю машину на рабочей парковке, а ваши мальчики…

– Вас назвали «паки»? Ну и чё такого? Вы ведь из Пакистана? Так что они не…

– Вот я как раз и объяснял им, «чё такого».

– Ну, если меня назвать англом…

– Мне все равно, как они меня называют, – спокойно посмотрел на него Шариф, – но, если вы за них отвечаете, будьте добры, проследите, чтобы подобное не повторилось.

– Прослежу, чтобы их стадный инстинкт вас больше не беспокоил, – шутливо пообещал тренер. – Славные парнишки. Это моя первая команда. Глядишь, годика через два и по клубным просмотрам ходить будут.

– Лучше бы научили их читать! – заявил Шариф и пошел прочь. Он не понял, что имеет в виду тренер. Понимал лишь то, что мир, о котором он рассказал, безразличен этому типу и что «его мальчики» в любом случае ничего не добьются. – Это, – повернулся он, – будет им всяко полезнее, чем пинать мяч в ворота.

– Эй! – крикнул тренер, но Шариф уже зашагал к факультету.

Шел он в весьма приподнятом настроении. Эти мальчишки станут бредить футболом и забивать мяч до тех пор, пока не научатся попадать в ворота семь раз из десяти. Потом не смогут никуда попасть и будут отправлены обратно – учиться читать. Шариф знал: они не умеют читать или почти не умеют. Ни один человек, умеющий читать, так не выглядит: у этих было два выражения лица – покорность или крайняя злоба, как у зверя. Они не знали, зачем они пришли на эту землю. Таково будущее Англии.

Первого студента Шариф ждал через десять минут. С футбольной площадки доносились свистки и крики. Сняв телефонную трубку, он набрал внутренний номер. Спустя четыре минуты он убедил канцелярию связаться с директором школы Гауэр и поставить ему условия, лишь по выполнении которых его ученики смогут вернуться на площадку. Шариф положил трубку. Он только что разрушил жизнь ребенка – где-нибудь какой-нибудь мальчишка с резкими чертами лица имеет врожденный талант обращаться с неграмотным мячом, инстинктивно понимает размерность пространства, угадывает траекторию без необходимости чертить на бумаге. В конце концов, мяч может поймать и собака. Блистательному болвану, одному в этой толпе, придется обойтись без университетской спортплощадки, а значит, он ничего не добьется. Шариф был доволен. Тут в дверь постучались мистер Уэнтуорт и мистер Тэн, и он радушно приветствовал их и с радостью принялся в который раз растолковывать уравнения вязкого разрушения.

4

Как вышло, что Назия подружилась с Салли Моттишхед? Кажется, она стала ее первой белой подругой, единственной, с кем она могла говорить как с сестрой – не сдерживаясь и не беспокоясь о том, кто что подумает. Теперь она осознала, что более сдержанна даже с Биной. Когда они поехали в Хитроу, чтобы встретить сестру Шарифа, Салли вызвалась взять детей на ночь к себе. Для них это будет приключением, сказала она. И то: там уже семеро, тремя больше, тремя меньше – тем паче что двое из трех так малы, что вполне сойдут за одного.

Странная стеснительность возникла в ее отношениях с Биной: сказывались пять лет разницы и пропасть между взрослым и взрослеющим. Маленькая неряшливая фигурка, в которой едва угадывалась младшая сестра мужа; она уснула на заднем сиденье после изматывающего перелета. Они привезли ее в необычно притихший дом и уложили в постель. Через час прибыла Салли Моттишхед со всеми тремя, держа близнецов за руки; Аиша весьма благовоспитанно шествовала по хиллсборскому тротуару. Чтобы тетя Бина порадовалась, какая она хорошая девочка, заметила за ее спиной Салли. Назия растаяла от благодарности и заварила для Салли чай.

Поначалу матери и дочери, очень похожие друг на друга, сливались в расплывчатое пятно: когда воскресным днем девочки, наряженные во все лучшее, попадались на глаза, невозможно было узнать в маленьких фигурках тех, кто в будни спешил в школу или обратно в коричневом, горчичном или темно-синем. Да и матерей, тоже прихорошившихся по случаю воскресенья, Назия долго не узнавала. Вот эта, с янтарной брошкой, запомнилась ей в беседке, увитой белым клематисом; вот та, что живет в доме, к которому ведет очаровательная мощеная дорожка, неровно выложенная и заросшая; у дома этой – ограда с орнаментом из солнечных лучей, а в доме у той нет тюлевых занавесей; добродушная пампушка в красном выходном платье поздоровалась со смехом, но этот смех не относился к Назие, он направлялся куда-то вне ее; так улыбаются тому, кого не знают, и не знают, с какой стороны к нему подступиться. Пампушка – мать Кэролайн – это Назия помнила точно.

Как туда затесалась Салли Моттишхед? Ее дочь звали Самантой – должно быть, Аиша ходила на ее день рождения. Невероятно, но Назия не помнит, как первый раз очутилась в поразительном жилище семейства Моттишхед. Причудливое нагромождение башенок и чатри [67], балкончиков и контрфорсов, крытых обожженной черепицей, утопало в зарослях гималайского рододендрона. Наверное, она отвозила дочь на день рождения Сэм, однако это изгладилось из памяти Назии. На свой праздник Аиша позвала эту девочку лишь потому, что чувствовала себя обязанной: Саманта не относилась к числу ее задушевных подруг (по удручающим причинам вроде «она дышит через рот, когда читает, и вечно тянет руку первой»).

В то лето Салли все еще оставалась для Назии лишь «одной из матерей». Но в день рождения Аиши та нарушила все правила, приблизившись к Назие своей неуклюжей походкой. Только после этого Назия стала узнавать матерей остальных одноклассниц, отличать одну от другой и захотела с ними общаться. Но первой стала Салли Моттишхед.

– Наконец-то, – сообщила она, подтолкнув к воротам невысокую девочку в толстых очках и с черными волосами. Маленькая, полная решимости и добродушного старания. – Ох уж эти воскресенья! Близнецов позвали в гости – их отвези, у младшего его первый праздник – тоже отвези. Я не ошиблась? Вы ведь ждете нашу Сэм? Всегда в таких случаях боюсь отвезти кого-нибудь не туда. У меня еще двое, но старший уже большой и ходит сам, а еще один пошел с папой на болота с биноклем, его особенно и не зовут. Ладно. Сэм, дорогуша, бери подарок и пошли. Ну, я и умоталась! Я – Салли Моттишхед, мы встречались раньше, но вы, должно быть, запамятовали. Можно зайти на минутку? – Следуя за Назией на кухню, она откровенничала: – Я дошла до того, что побыть без детей в доме, где проходит не мной устроенный праздник, считается за отдых. Когда они разъедутся, мне станет их не хватать, но сейчас, когда у меня есть часик до того, как надо будет ехать их забирать, не возражаете, если я присяду? Ну что, обжились? Давно переехали?

Шариф в симпатичном нарядном галстуке-бабочке принялся развлекать гостей, организовав игру «передай посылку». В этом он был не силен. Назие присматривать за играми удавалось лучше: она обладала острым чувством справедливости и всегда зорко следила, не жульничает ли кто-нибудь. Хотя Шариф таки заметил, что кое-кто из