«Троцкий зашел сегодня после полудня к французскому послу и сказал, что союзники все время отказывались пересмотреть свои цели войны, и, поскольку он не хочет, чтобы мы и дальше тянули с ответом, как это было с его предшественниками, он решил начать мирные переговоры. Однако их начало будет отложено на неделю, чтобы дать союзникам возможность присоединиться к ним. Троцкий был вполне вежлив и корректен. Он не удостоил меня своим посещением из страха, что я откажусь его принять.

Около недели назад Троцкий поднял вопрос о дипломатических визах в паспортах его курьеров и угрожал, что, если мы не гарантируем ему полной обоюдности, он запретит британским курьерам въезжать в Россию и уезжать из нее. В разговоре с капитаном Смитом он заявил, что имеет полное право поступить подобным образом, поскольку я аккредитован правительством, которое не признает нынешнего российского правительства, притом правительством, которого больше нет. Как я указал министерству иностранных дел, мы полностью в его власти, и если мы не придем к полюбовному соглашению, то мы не только лишимся нашей курьерской службы, но и подвергнемся другим репрессиям – таким как отказ в передаче наших шифрованных телеграмм или в признании нашего дипломатического статуса. Если такое случится, союзные правительства вынуждены будут отозвать своих послов».

«Два дня назад я получил указание сообщить Троцкому, что мы выдадим визы, но, поскольку у его правительства нет аккредитованного представителя в Лондоне, ему не представится случай послать туда курьера. Вне себя от гнева, он сразу же послал телеграмму в Торнио[100] с приказом не пропускать нашего курьера через границу. К счастью, эта телеграмма пришла слишком поздно, а поскольку он забыл послать телеграмму на финскую границу в Белоостров, курьер благополучно прибыл в Петроград».

«Руднев, московский городской голова, Гоц, принадлежащий к левому крылу социалистов-революционеров, и петроградский городской голова недавно сообщили мне, что хотят меня увидеть, и предложили встретиться с ними в Летнем саду, чтобы не привлекать внимания. Я отказался от конспиративной встречи такого рода, но сказал, что, если они придут в посольство, я буду рад их видеть. Руднев и Гоц пришли сегодня поздно вечером, очевидно приняв всяческие меры предосторожности, чтобы избавиться от слежки. Весьма симптоматично для времени, в котором мы живем, что Гоц, социалист весьма крайних взглядов, вынужден приходить в посольство тайно – из страха быть подвергнутым аресту за контрреволюционную деятельность. Они сказали, что пришли спросить меня, какова будет наша реакция, если Учредительное собрание обратится к нам с призывом превратить проходящие в данный момент переговоры о сепаратном мире в переговоры о мире всеобщем. Далее они хотели узнать, сможем ли мы как-либо помочь России, которая неспособна более продолжать войну, в случае если она вынуждена будет согласиться на условия, наносящие ущерб интересам союзников. И последнее, что их интересовало: было ли заявление мистера Ллойд Джорджа о том, что мы готовы вести войну до конца, искренним, или оно рассчитано на то, чтобы запугать немцев. Я не давал им никаких обещаний, и в ответ на мои объяснения, почему мы вынуждены продолжать войну, они заверили меня, что социалисты-революционеры считают, что ответственность за продолжение войны лежит на Германии, а не на нас. Когда они уходили, Руднев сказал мне, что мое кресло в зале городской думы всегда в моем распоряжении, поскольку Московская дума не большевистская. Однако при нынешних обстоятельствах у меня нет желания его занимать».

«В канун Рождества мы устраивали в посольстве свой последний званый вечер, на котором присутствовало больше ста человек наших сотрудников и представителей различных военных миссий. Вначале был концерт и разные увеселительные мероприятия, организованные полковником Торнхилом, а затем – ужин за столом. Несмотря на повсеместное отсутствие продуктов, наш повар устроил нам роскошный пир.

В результате ответных мер, которыми Троцкий угрожал британским подданным, если его курьерам не будут выданы дипломатические паспорта, нам пришлось уступить, и я получил указания выдать все необходимые визы без всяких условий. Сообщая ему об этом, капитан Смит от моего имени выразил надежду, что в будущем он постарается отыскать более дружественное решение возможных споров, прежде чем прибегать к силовому давлению. Троцкий ответил, что он всегда готов урегулировать дело миром, но, как показывает опыт, такая политика себя не оправдывает и ведет лишь к продолжительным дискуссиям.

У меня случился рецидив, и мой доктор настаивает, чтобы я уехал, не дожидаясь открытия Учредительного собрания. Поэтому я решил выехать 7 января. Линдли, который начиная с 1915 года, когда он был назначен советником, оказывал мне столь ценную помощь, останется во главе посольства. В соответствии с решениями, принятыми Парижской конференцией о том, что союзные правительства, хотя и не прощая измены России, намерены вступить с петроградским правительством в неофициальные отношения, Локкарт, который проделал такую прекрасную работу в Москве, будет теперь нашим неофициальным представителем при этом правительстве».

«Троцкий обратился с посланием к народам и правительствам союзных стран. Русская революция, заявил он, открыла двери для немедленного заключения скорейшего мира, и если союзные правительства воспользуются представившейся благоприятной возможностью, то всеобщие переговоры будут начаты немедленно. Если они, напротив, откажутся от участия в переговорах, трудящиеся классы в их странах должны восстать против тех, кто отказывается дать людям мир. В заключение он пообещал первым полную поддержку».

«Первая часть германской мирной делегации прибыла в Петроград. Они, как говорят, поражены царящей здесь анархией и заявляют, что состояние финансов и промышленности России настолько бедственное, что ни одна страна не сможет самостоятельно восстановить их до нормального состояния».

«Немцы согласились на формулу о мире без аннексий и контрибуций при условии, что союзники сделают то же самое, но возникла трудность с самим определением этого пункта. Троцкий утверждает, что немецкие представители в Бресте согласились уйти с оккупированной территории, чтобы предоставить ее населению свободу принять решение самому, без всякого давления. Германия в то же время отказалась выводить свои войска с территории Польши, Курляндии и балтийских провинций на том основании, что все эти земли хотят оставаться в сфере влияния держав оси. Когда российские делегаты запросили указаний, что им делать в такой ситуации, им сказали: дать немцам „пощечину“. Они, очевидно, так и поступили, если выражаться метафорически, и предупредили их, что, если они придут в Петроград, и они и население будут голодать. Троцкий заявил, что германские условия неприемлемы, а 1 января в своей речи сказал: „Мы больше не будем идти на уступки. Пусть немецкие солдаты знают, что появилась новая армия, в которой нет начальников, нет наказаний, и ее солдат не гонят в бой палками. Пусть они знают, что теперь на фронте каждый солдат – это гражданин, воодушевленный идеями революции, и пусть подумают, на что способна такая армия“.