Эдуарда еще накануне приняли во Французский пританей.

Госпожа де Монтревель собиралась покинуть Париж и вернуться домой к Амели, чье здоровье по-прежнему ее тревожило.

Что касается сэра Джона, он был не только вне опасности, но почти совсем здоров. Он находился в Париже, приезжал накануне навестить г-жу де Монтревель, не застал ее, так как она провожала Эдуарда в училище, и оставил свою визитную карточку.

На карточке был указан адрес: сэр Джон остановился на улице Ришелье в гостинице «Мирабо».

Часы показывали одиннадцать утра — как раз время завтрака сэра Джона; Ролан был вполне уверен, что застанет его дома. Он вскочил в коляску и велел ехать к гостинице «Мирабо».

Он действительно нашел сэра Джона за обильным завтраком на английский манер, что было редкостью в ту эпоху: лорд ел отбивные котлеты с кровью и пил чай большими чашками.

При виде Ролана сэр Джон с радостным возгласом вскочил из-за стола и бросился навстречу гостю.

Ролан искренне привязался к этому удивительному человеку, в котором за эксцентричными выходками иностранца таилось редкое душевное благородство.

Сэр Джон осунулся и побледнел, однако чувствовал себя прекрасно.

Его рана зарубцевалась, и, за исключением удушья, которое с каждым днем шло на убыль и вскоре должно было пройти, он почти совсем выздоровел.

Он встретил Ролана с такой сердечностью, какую трудно было ожидать от столь сдержанного человека, и заявил, что радость свидания с другом принесет ему полное исцеление.

Прежде всего сэр Джон пригласил Ролана позавтракать вместе, обещая угостить его блюдами французской кухни.

Ролан согласился; однако, подобно всем солдатам суровых войн Революции, когда часто не хватало хлеба, он был нетребовательным гастрономом: привык к любой пище, предвидя трудные дни, когда есть будет нечего.

Поэтому старания сэра Джона угостить его по рецептам французской кухни, пожалуй, остались незамеченными.

Но что не осталось незамеченным для Ролана — это странная озабоченность сэра Джона.

Было ясно, что его друг хотел бы сообщить ему какую-то тайну, но никак не мог решиться.

Ролану подумалось, что надо облегчить ему этот шаг.

Поэтому, когда они закончили завтрак, Ролан, поставив локти на стол и подперев подбородок руками, спросил со свойственной ему откровенностью, доходящей порою чуть ли не до грубости:

— Не правда ли, дорогой милорд, вам хочется что-то сообщить вашему другу Ролану, но у вас не хватает духу?

Сэр Джон вздрогнул и из бледного стал пурпурным.

— Черт подери! — продолжал Ролан. — Я вижу, вам трудно решиться. Но знайте, если вы хотите меня о чем-то попросить, то я едва ли имею право вам отказать. Говорите же, я вас слушаю.

И Ролан закрыл глаза, чтобы как можно внимательнее выслушать сэра Джона.

Но, очевидно, лорду Тенли было не так легко затронуть эту тему, и он продолжал хранить молчание; подождав с минуту, Ролан открыл глаза.

Сэр Джон был бледен как полотно, гораздо бледнее, чем в начале их встречи.

Ролан протянул ему руку.

— Должно быть, — сказал он, — вы хотите мне пожаловаться, что с вами были недостаточно приветливы в замке Черных Ключей?

— Вот именно, мой друг, а ведь от обитателей вашего замка зависит счастье или горе всей моей жизни!

Ролан пристально посмотрел на сэра Джона.

— Ах ты черт! Неужели мне так повезло?..

Он осекся, сообразив, что чуть было не нарушил общепринятых правил.

— О, продолжайте, дорогой Ролан! — воскликнул сэр Джон.

— Вы этого хотите?

— Умоляю вас.

— А вдруг я ошибаюсь? Вдруг скажу глупость?

— Друг мой, друг мой, продолжайте!

— Так вот, милорд, я хотел сказать: неужели мне так повезло, что вы оказали честь моей сестре, полюбив ее?

Сэр Джон радостно вскрикнул и в бурном порыве, какого нельзя было ожидать от столь флегматичного человека, крепко обнял Ролана.

— Ваше сестра просто ангел, дорогой Ролан, и я люблю ее всем сердцем!

— Вы совершенно свободны, милорд?

— Свободен и независим; как я вам уже говорил, я с двенадцати лет владею крупным состоянием, и оно приносит мне двадцать пять тысяч фунтов стерлингов годового дохода.

— Милый мой, это чересчур много для девушки, которая получит в приданое всего каких-нибудь пятьдесят тысяч франков.

— Оу! — воскликнул сэр Джон, у которого в минуты сильного волнения заметно проступал английский акцент. — Если богатство служит препятствием, я откажусь от него.

— Да нет, не стоит! — засмеялся Ролан. — Вы богаты, это большое несчастье, но что поделаешь!.. Вопрос не в этом. Вы любите мою сестру?

— Оу! Я обожаю она!

— Ну, а она? — подхватил Ролан, передразнивая англицизм своего друга. — Моя сестра любит вас?

— Вы сами понимаете, что я ее не спрашивал, — отвечал сэр Джон. — Я был обязан прежде всего обратиться к вам, дорогой Ролан, и в случае успеха просить вас замолвить слово перед вашей матушкой. Только тогда, заручившись согласием вас обоих, я бы сделал предложение или скорее вы бы сделали это за меня, Ролан, — сам я никогда не осмелюсь…

— Значит, я первый услышал ваше признание?

— Это естественно: вы мой лучший друг.

— Так вот, дорогой мой, что касается меня, вы выиграли дело — я согласен.

— Остается уговорить вашу матушку и вашу сестру.

— Это одно и то же. Поверьте, моя мать предоставит

Амели полную свободу выбора, и, разумеется, если выбор падет на вас, она будет счастлива. Но есть человек, который может воспротивиться.

— Кто же это? — удивился сэр Джон; он так долго взвешивал все шансы «за» и «против», все предусмотрел и вдруг натолкнулся на совершенно неожиданное препятствие.

— Первый консул! — ответил Ролан.

— God…[22] — вырвалось у лорда, но он тут же спохватился, не закончив английского ругательства.

— Как раз перед моим отъездом в Вандею, — продолжал Ролан, — он говорил со мной о замужестве моей сестры и заявил, что это не касается ни меня, ни матери, что он сам этим займется.

— Если так, я пропал! — ужаснулся сэр Джон.

— Почему?

— Первый консул не любит англичан.

— Скажите лучше, что англичане не любят первого консула.

— Но кто же осмелится сообщить первому консулу о моем предложении?