Генерал Гатри приказал перестроиться в две шеренги, дав команду: одним «Равнение направо!», а другим — «Равнение налево!»

Потом он скомандовал:

— Огонь!

Грянули два дружных залпа, свидетельствующие о превосходной выучке солдат; однако залпы пропали чуть ли не даром, ибо республиканцы стреляли по отдельным людям.

Иначе обстояло дело у шуанов, стрелявших в плотную людскую массу: у них каждый выстрел попадал в цель.

Ролан увидел, в каком невыгодном положении оказались республиканцы. Оглядевшись по сторонам, он различил сквозь пороховой дым фигуру Кадудаля, стоявшего в стременах, неподвижного, словно конная статуя.

Он понял, что глава роялистов поджидает его.

Что-то выкрикнув, Ролан рванулся к Кадудалю.

В тот же миг Жорж, чтобы сократить ему дорогу, галопом помчался навстречу, но шагах в ста от Ролана остановился.

— Внимание! — бросил Жорж Золотой Ветви и его подручным.

— Будьте спокойны, генерал, мы на месте, — отозвался Золотая Ветвь. Кадудаль выхватил из седельной кобуры пистолет и зарядил его. Ролан переложил в левую руку саблю и, пригнувшись к Гриве коня, начал заряжать пистолет.

В двадцати шагах от Ролана Кадудаль медленно поднял кверху пистолет и стал целиться в полковника.

В десяти шагах он выстрелил.

У лошади, на которой скакал Ролан, на лбу белела звездочка.

Пуля угодила в самую середину звездочки.

Раненная насмерть лошадь рухнула вместе со всадником к ногам Кадудаля.

Жорж пришпорил своего скакуна и перемахнул через коня и всадника. Золотая Ветвь и его молодцы ждали этого момента: словно стая волков, ринулись они на Ролана, которого придавила упавшая лошадь.

Молодой полковник бросил саблю, но не успел он вытащить пистолеты из седельных кобур, как каждую его руку схватили двое шуанов, а четверо других стали высвобождать его ноги из-под коня.

Сцена разыгралась как по нотам, и легко было догадаться, что это заранее обдуманный маневр.

Ролан задыхался от злобы.

Золотая Ветвь подошел к нему с шляпой в руках.

— Я не сдаюсь! — крикнул Ролан.

— Да вам и незачем сдаваться, господин де Монтревель, — с отменной учтивостью отвечал Золотая Ветвь.

— Почему же? — спросил Ролан, изнемогая в безнадежной и бесполезной борьбе.

— Да потому, что вы уже в плену, сударь.

Против этой очевидной истины не приходилось возражать.

— Ну, так убейте же меня! — вскричал Ролан.

— Мы вовсе не желаем убивать вас, сударь, — возразил Золотая Ветвь.

— Так чего же вы хотите?

— Чтобы вы дали нам слово, что больше не будете принимать участия в сражении. С таким условием мы вас освободим.

— Ни за что! — воскликнул Ролан.

— Прошу прошения, господин де Монтревель, — заявил Золотая Ветвь, — но вы поступаете нечестно.

— Что?! — выкрикнул Ролан, вне себя от ярости. — Нечестно? Ты оскорбляешь меня, мерзавец, зная, что я не в силах защищаться и проучить тебя!

— Никакой я не мерзавец и не думаю вас оскорблять, господин де Монтревель! Я только хочу сказать, что, раз вы не даете мне слова, значит, вы отнимаете у генерала девять человек. Они здорово бы ему пригодились, а меж тем им придется торчать здесь и сторожить вас. Не так поступил Круглоголовый: у него было на двести человек больше вашего, а он их отослал прочь, и теперь нас только девяносто один человек против ста.

Лицо Ролана вспыхнуло, но тут же побледнело как полотно.

— Ты прав, Золотая Ветвь, — отвечал он, — делать нечего, я сдаюсь. Можешь идти со своими товарищами, сражайтесь!

У шуанов вырвался радостный крик, они оставили Ролана и устремились на республиканцев.

— Да здравствует король! — кричали они, размахивая шляпами и ружьями. Ролан был теперь физически свободен, но обезоружен при падении и связан словом, которое ему пришлось дать. Подавленный, он уселся на холмик, еще покрытый плащом, служившим скатертью во время завтрака.

Отсюда он мог наблюдать за ходом битвы; от него не ускользала ни малейшая подробность. — Кадудаль стоял, выпрямившись в стременах, в этом вихре огня и дыма, грозный и неуязвимый, как демон войны.

Повсюду на земле виднелись тела убитых шуанов, их было человек двенадцать. Но было ясно, что республиканцы, по-прежнему стоявшие сомкнутым строем, потеряли в два с лишним раза больше.

Раненые ползли по земле друг другу навстречу и, приподнявшись, словно покалеченные змеи, сражались из последних сил: республиканцы — штыками, шуаны — кинжалами.

Если шуан видел, что ему не доползти до врага, он вставал на одно колено, стрелял и снова падал.

И белые и синие дрались остервенело, без передышки, не зная пощады. И чудилось, что беспощадный, безжалостный призрак гражданской войны реет над полем битвы, потрясая дымным факелом…

Кадудаль на своем коне объезжал вокруг врагов, образовавших живой редут, неустанно стреляя с двадцати шагов то из пистолетов, то из двуствольного ружья, которое он, разрядив, бросал адъютанту и на следующем кругу получал заряженным.

Каждый его выстрел, попадая в каре, достигал цели.

Когда Жорж в третий раз проделывал этот маневр, на него обрушился ружейный залп: генерал Гатри удостоил его такой чести!

Кадудаль исчез в огне и в дыму, и Ролан увидел, как он упал на землю вместе с конем. Казалось, с ним было покончено…

Тут десять или двенадцать республиканцев выбежали из рядов и ринулись на неприятеля, им навстречу бросилось столько же шуанов.

Завязалась рукопашная, в которой шуаны со своими кинжалами брали верх над республиканцами.

Внезапно Кадудаль с пистолетом в каждой руке поднялся на ноги. Один за другим грянули выстрелы, и двое синих упали мертвыми.

Заметив, что в каре с уходом смельчаков образовалась брешь, Кадудаль врезался в нее с тридцатью шуанами.

На ходу он подобрал с земли ружье и орудовал им как дубиной, каждым ударом сваливая человека.

Пробившись сквозь отряд, он появился с другой стороны.

И подобно кабану, который, свалив с ног злополучного охотника, возвращается и вспарывает ему живот, Жорж снова ринулся со своими бойцами в зияющую брешь, расширяя ее.

После этого все было кончено.

Генерал Гатри собрал человек двадцать, оставшихся на ногах, и со штыками наперевес они сделали попытку прорвать сомкнувшееся кольцо шуанов. Он шел пеший во главе десяти солдат: лошадь под ним была убита.