Вадим протянул ему тетрадь.

– Взгляните.

Следователь живо открыл клеенчатую обложку и замер, тараща глаза.

На первой, совершенно чистой странице застенчиво ежилась в самом углу единственная строчка, выведенная неумелой детской рукой:

«Моя Галинка самая лутшая вмире…»

– Да… – протянул Шпак, возвращая тетрадь. – А я хотел прочитать ту самую последнюю главу…

– Ее нет, – ответил Вадим.

– Она не написана? – уточнил следователь.

Вадим улыбнулся.

– Думаю, что написана. Но ни я, ни вы, ни мой отец, ни мистические старухи – никто не знает, какая у нашего будущего последняя глава…

Дима Мещерский провел Лику по длинному коридору, мимо двери комнаты с депозитными сейфами, через тяжелую штору, мимо стойки лобби – через просторный зал reception. Они вышли через распахнутую швейцаром дверь центрального входа, в свежую, наполненную пестрыми огнями осеннюю ночь.

Мещерский помог ей сесть на заднее сиденье такси и, захлопнув за ней дверцу машины, попятился на тротуар. Она посмотрела на него в окно, мгновенно вытерла слезы и, наклонившись к шоферу, скомандовала спокойным, деловым голосом:

– В аэропорт. Живо!

Водитель кивнул и включил передачу.

Несмотря на поздний час, Ленинградское шоссе шевелилось хвостами бесчисленных пробок. Лика кусала в нетерпении ногти, вертела головой и шепотом проклинала автолюбителей. Таксист поглядывал на нее в зеркало заднего вида и сочувственно вздыхал:

– Ездить по Москве невозможно стало… Вы очень спешите, фрау?

«Фрау» бросала на него злобные взгляды и молчала.

Только через полтора часа машина, шурша протекторами, подъехала к стеклянным дверям зала вылета аэропорта Шереметьево-2.

– Сдачи не надо, – сказала Лика, протягивая шоферу новенькую купюру.

– Мерси, мадам, – кивнул тот. – Данке шен… Хорошо вам отдохнуть… Одна летите? – Он скользнул взглядом по ее ладной фигурке. – Или…

– С мужем, – ответила Лика и, захлопнув дверцу, добавила: – С любимым мужем!

Она быстрым шагом прошла через весь зал к табло, потом бросилась к стойкам регистрации, но, вспомнив, что так и не посмотрела номер рейса, вернулась обратно.

Ее била дрожь. Она едва могла совладать с прыгающим сердцем и без конца торопила себя:

«Быстрей, растяпа! Давай! Беги же, дура, беги!»

Возле стойки регистрации Лика беспомощно огляделась по сторонам, заняла очередь, потом вышла из нее, переместилась в конец и снова огляделась. Казалось, еще минута, и бешеный пульс разорвет ей виски, а дрожащие руки отвалятся и будут биться в конвульсиях на холодном полу.

– Лика! – услышала она и в ту же секунду, швырнув под ноги гудящей очереди свою сумку, кинулась на этот голос…

В это самое время в ста метрах от служебного входа в «Националь», возле ворот старого здания МГУ, остановилась машина. Водитель заглушил мотор, выключил габаритные огни и не спеша открыл дверцу. Уличный фонарь равнодушно скользнул языком луча по стеклу машины и через мгновение выхватил из темноты густые, мохнатые брови, маленькие, колючие глазки и отвисший второй подбородок.

Юра Пень вышел на тротуар и огляделся.

В ту же минуту из-за телефонной будки показалась фигура. Человек с мрачным, прорезанным морщинами лицом и аккуратно уложенными седыми волосами приблизился к Пню и быстро спросил:

– Вы от Антона?

Юра кивнул.

– Слушаю вас, – процедил незнакомец и огляделся по сторонам.

– Антон просил передать, – негромко сказал Пень, – что мы свое дело сделали… Грамотно и профессионально.

– Доказательства, – коротко бросил мужчина.

Юра покопался в боковом кармане пиджака и извлек на свет небольшую фотографию, сделанную «Полароидом».

– Это вы Антону показывайте! – раздраженно сказал седой. – А мне нужны другие доказательства. Ваш человек… Ну, исполнитель… Должен был взять из номера папки с документами. Где они?

– А где бабки? – развязно спросил в ответ Пень.

– А разве Антон не расплатился с вами? – осторожно поинтересовался мужчина.

– Антон заплатил за кровь, – Пень смачно сплюнул на асфальт, – а за документы – счет отдельный.

– Деньги будут, – пообещал седой. – Через час я смогу их достать.

– Будут бабки – будут папки, – усмехнулся Юра.

Мужчина помедлил.

– А вы, если не ошибаюсь, охранник жены Антона, – сказал он, прищурившись. – Двум господам служите?

– Я служу тому, кто больше платит, – насмешливо ответил Пень. – Но в данном случае муж и жена – одна сатана!

И он расхохотался.

Седой нервно поморгал глазами.

– Это как понимать? Они заодно, что ли?

Юра кивнул:

– Точняк!

Эта новость почему-то встревожила мужчину.

– Они же собирались разводиться, – пробормотал он.

– А теперь – опять любовь-морковь! – весело сообщил Пень. – Они даже отдыхать вместе едут!

Седой непонимающе нахмурился:

– А ей-то какой смысл в убийстве?

Пень цокнул языком и наклонился к самому уху мужчины:

– Этим миром правят бабки! В них – ответ на любой вопрос.

Было заметно, что седой встревожился еще больше.

– А документы точно у вас? – спросил он. – Вы их не отдали Антону или этой… его жене?

– У меня, – заверил Пень. – Мне ведь тоже хочется сделать свой маленький бизнес!

Седой внимательно посмотрел ему в глаза.

– Деньги будут через час, – отрывисто сказал он и скрылся в темноте переулка…

– Лика-а!

– Любимый… – Она кинулась ему навстречу через весь зал аэропорта, бросилась на грудь и, уже не сдерживая настоящие слезы, кричала: – Я так долго играла эту дурацкую роль безутешной вдовы, что и на самом деле мне стало страшно… Я вдруг испугалась, что больше не увижу тебя никогда! Глупая я, да? Господи! Что мне сегодня пришлось пережить!

– А мне? – шутливо возмутился Вадим. – Мне-то каково пришлось! Несколько часов кряду валяться недвижимо в этой кровяной луже! А потом, укрытым простыней, лежать на носилках, зная, что все окружающие на тебя глазеют и могут в любой момент раскусить!

Лика прижалась к нему щекой:

– Прости, любимый… Это было ужасно – подвергать тебя такому испытанию. Но в милиции мне сказали, что без этого спектакля они не смогут арестовать преступников!

Она заботливо заглянула ему в глаза:

– Ну, расскажи… Расскажи, как все было?