Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оперативник удивленно перевел взгляд с Вадима на оператора и переспросил, словно ослышался:
– Так на центральном входе дежурил только один сотрудник?
Ефремов невозмутимо щелкнул кнопкой на пульте и стряхнул с рукава невидимую пыль:
– Да. Один.
Плешаков промолчал.Пока оператор отматывал пленку, отыскивая нужную запись, следователь закончил опрашивать женщину.
– Администрация отеля предоставила вам другой номер, – сказал ей Зевкович, – чтобы вы могли отдохнуть.
– Не стоит. – Она покачала головой. – Я теперь все равно не усну, а утром у меня самолет. Хотя… Какой теперь самолет… Спасибо. Мне нужно побыть одной. И не здесь… – Она тяжело встала.
– Наш сотрудник проводит вас. Вам вызвать такси?
– Да. Благодарю.Дима Мещерский провел ее по длинному коридору, мимо двери комнаты с депозитными сейфами, через тяжелую штору, мимо стойки лобби – через просторный зал reception. Они вышли через распахнутую швейцаром дверь центрального входа в свежую, наполненную пестрыми огнями осеннюю ночь. Мещерский помог ей сесть на заднее сиденье такси и, захлопнув за ней дверцу машины, попятился обратно на тротуар. Она посмотрела на него в окно и, наклонившись к шоферу, скомандовала спокойным, деловым голосом:
– В аэропорт. Живо!
Водитель кивнул и включил передачу.Следователь тем временем усадил напротив себя сотрудника рум-сервиса. Это был худощавый молодой человек лет двадцати с бегающими глазками и подобострастной улыбкой.
– Хлопков я не слышал, – пробормотал он, – но… как будто… Я слышал – «спасите!» Как будто… «Спасите!»
Оперативник бросил на него удивленный взгляд, в котором одинаково читались недоверие и презрение. Следователь поднял голову:
– Вы слышали, как кто-то звал на помощь?
– Как будто…
– Что значит «как будто»? – рявкнул уставший оперативник. – Я шляюсь по этажам, пытаюсь достучаться до полоумных и трусливых стариканов, а тут сидит, понимаешь, молодой да резвый, который слышал крики о помощи и – как в рот воды набрал!
– Действительно, – укоризненно произнес следователь, – что же вы молчали-то?
– Так ведь до меня еще очередь не дошла, – почти кокетливо ответил официант. – Я думал: у вас все по порядку… Чего лезть-то?.. К тому же это совсем не там было…
– Что значит – не там?
– Ну, не в «трех двойках»… В другом номере. Я и значения не придал.
– В каком же номере вы слышали «спасите»? – теряя терпение, процедил следователь.
– Чуть дальше по этажу, – ответил сотрудник, с опаской поглядывая на тяжело дышащего Груздева. – Я не помню номера. Но дверь показать могу.
Оба оперативника переглянулись.
– Прошу вас, – галантно произнес следователь, – подняться на четвертый этаж с нашим работником и показать ему эту дверь.
– Я тоже поднимусь с вами, – поспешно сказал Зевкович. – На тот случай, если нужно будет номер карточкой открыть.
Как только за ними закрылась дверь, Ефремов тяжело вздохнул:
– Нет этого парня на пленке. Один только раз его видно издалека, когда он по коридору идет. Полторы секунды – от силы.
Он еще раз отмотал пленку магнитофона и запустил изображение:
– Вот этот посыльный с цветами.
На экране появилась неясное, размытое изображение молодого человека, стремительно идущего по коридору.
Все, кто был в операторской, сгрудились у монитора, стараясь рассмотреть предполагаемого убийцу. Вадим тоже подошел поближе.
На экране едва различимый человек прошел по коридору, затем сменился кадр и включился квадрат второй камеры, наблюдающей за сектором этажа перед 222-м номером. Квадрат был пуст.
– А там что, камера не работает? – удивился следователь.
Ефремов замялся.
– Я ее отключил…
Груздев подпрыгнул на стуле.
– Зачем, Коля? Ты что, ненормальный?
– Я отключил камеру, – сказал тихо Ефремов, – потому что меня попросил об этом… убитый.
В операторской повисла гробовая тишина.
Первым пришел в себя следователь.
– Вы хотите сказать, – произнес он с расстановкой, – что были знакомы с убитым?
Ефремов растерянно обвел руками пространство комнаты:
– Да мы здесь все были с ним знакомы! Полгода назад он работал в нашей смене. Потом нашел себе работу по специальности и ушел из «Националя». А недавно позвонил и попросил об этой… услуге. Ну, чтобы я отключил камеру.
– А зачем? – полюбопытствовал следователь.
– Видите ли, – Ефремов покачал головой, – он хотел поселиться на пять дней в отеле инкогнито. Чтобы никто ничего не знал. Даже служба безопасности.
– Тому была веская причина? – подмигнул следователь, кивая на дверь, за которой несколько минут назад скрылась заплаканная женщина.
– Конечно, – подтвердил Ефремов. – Она ведь дама… м-м-м… замужняя. Сами понимаете, все такое. А должность у нее не маленькая. Репутация опять же…
На базе громко щелкнул динамик рации, и все, кто был в операторской, разом вздрогнули.
Сквозь шуршание и треск эфира на головы собравшихся в душной комнате людей обрушился низкий голос Зевковича:
– Парни! Здесь все в крови и еще один труп! Номер двести пятнадцать !Вадим вздрогнул. Ледяное, обжигающее предчувствие, в первый раз кольнувшее его, когда в отеле появился молодой человек с цветами, теперь лавиной обрушилось в сердце осознанием развязки.
Выскочив из операторской и мчась через три ступеньки по лестнице на четвертый этаж, он уже точно знал, что это – финал . А финал, в свою очередь, обещал новое, еще неизведанное начало . Он наконец понял, что эти жуткие, таинственные два числа – 215 и 222 – в его жизни уже были! Они существовали где-то очень далеко, в каком-то неправильном или, наоборот, правильном мире. Они фамильярно подмигивали ему своей позолотой из глубины десятилетий, с потускневшей картинки, написанной больше полувека назад. Эта картинка, как вспышка фотографа, выдернула из его жизни мгновение и назвала его – последним. И в этом последнем мгновении было все: свет, любовь, тепло и невысказанное пьянящее чувство, которое, наверное, называют счастьем. В этом мгновении навсегда осталась та, чье имя он пронес через все долгие десятилетия воздушных мытарств. Все погрузилось в забвение после той яркой фотографической вспышки. Все, кроме этого имени.
– Мила! – позвал он, едва сдерживая в груди рыдания. – Я не забыл тебя!
В коридоре четвертого этажа, уже пробежав несколько метров, отделяющих его от 215-го номера, он вдруг остановился как вкопанный и в изумлении попятился назад. Скользкий квадрат холодного зеркала выхватил его отражение и спрятал вновь, когда он пробежал мимо. Вадим попятился назад, чтобы еще раз увидеть то, что на миг показала ему стеклянная гладь.