Он склонил голову набок.

– Предположим. А ты, заметь, лишилась защиты.

– Все равно ее бы надолго не хватило, – отмахнулась я, рассеянно общипывая лепестки у поникшей герани. – Кстати, нужно новых садовников найти.

– Кстати? – Грегори поднял темную бровь, давая понять, что заметил резкую смену темы. – Никаких садовников, хватит с нас вчерашних.

И передернул плечами, вспомнив драку на лопатах и топорах.

Я растерялась:

– Вы же просили навести порядок в саду, а я сама не справлюсь. Там ведь надо тяжести таскать и все такое…

Грегори покосился в окно на похорошевший сад.

– По-моему, уже неплохо.

Должно быть, лицо у меня стало достаточно красноречивым, потому что он тяжко вздохнул и уточнил:

– Что еще надо сделать? Срочно?

– Я хотела скамейку переставить, – растерялась я. – И кадки с цветами.

Быть может, скамейка у могилки – это по-своему романтично, но лично я никогда не была ценительницей готики. Меня дрожь пробирала даже теперь, когда в могиле больше не поджидал неупокоенный дух.

– Ладно. – Грегори встряхнулся и решительно закатал рукава. – Показывай! Ну, что застыла? Времени мало.

С поставленной задачей он управился в два счета. Я лишь тыкала пальчиком, что и куда переносить… и старалась не слишком откровенно глазеть на широкую спину и плечи под тонкой тканью. На ручеек пота, стекающий в вырез полурасстегнутой сорочки. На прилипшие к высокому лбу темные волосы.

Ох, что бы сказала мама! А наставницы в пансионе и вовсе бы поголовно лишились чувств. Любоваться посторонним мужчиной! Стыд и срам! Хотя, быть может, для фиктивного любовника сделали бы послабление?

Я хмыкнула: означенные особы упали бы в обморок от одного этого слова.

– Чему улыбаешься? – поинтересовался Грегори, смахнув пот со лба, и с благодарностью принял стакан охлажденного чая.

– Да так, – отозвалась я неопределенно, – вспомнилось забавное…

Он вернул мне пустой стакан и вдруг поднес руку к моему лицу. Легко коснулся скулы, волос, уха… Я забыла как дышать.

– Паутинка, – объяснил он хрипловато и убрал руку. Передернул плечами и заговорил совсем иным тоном, преувеличенно деловитым: – Кстати, у меня созрела одна идея… Надо, чтобы ты написала записку.

Я лишь кивнула. Мыслей в голове не осталось. Только чувства – тягучие, сладкие и пряные – как горячий шоколад. Только желания, от которых кровь приливает к щекам и подкашиваются колени. Да что со мной творится?!

Он получил желаемое – разумеется, речь о записке! – и отбыл. Напоследок сообщил небрежно, что вряд ли вернется ночевать. Мне же было велено привести в порядок кучу каких-то записей, для чего мистер Лэйн заботливо перенес печатную машинку на кухню. Печатала я медленно, так что это должно было меня занять на целый день. На то, видимо, и был расчет…

Я стучала по клавишам машинки, пока от ее стрекота не разболелась голова. Выпила чаю и прилегла подремать. Снова печатала. Опять пила чай. День тянулся бесконечно.

Призраки не показывались на глаза. Щенок всласть наелся и спал в саду. Толку от него теперь было мало, но не прогонять же! Наверно, я должна была радоваться, что душа Майкла обрела покой… Радоваться не получалось. Было тоскливо и муторно, приходилось занимать себя работой.

Почерк у мистера Лэйна был неплохой, хоть и с сильным наклоном влево. Затруднения вызывало лишь обилие сокращений и непонятных слов. И ведь не напишешь наобум! Приходилось медленно и мучительно разбираться, о чем шла речь. Часть юридических терминов мне была знакома хотя бы на слух, но с некоторыми я столкнулась впервые.

Сгустились сумерки. Я безо всякого аппетита поела и вновь села за работу. Это лучше, чем изводить себя раздумьями, упреками или, хуже того, бесплодными мечтами.

За расшифровкой особо заковыристого словечка пришлось даже идти в кабинет и, тихо ругаясь, рыться в Уголовном кодексе. Слышали бы меня преподавательницы из пансиона! Вымытый с мылом рот – наименьшее, что мне грозило. Кхм, что-то частенько я стала их вспоминать. Неужели совесть мучает?

Я зажгла настольную лампу и присела на угол стола, листая кодекс в поисках нужной статьи… и тут он сам собой раскрылся на заложенной странице. Вместо закладки лежал цветок – уже почти засохший. Марассия? Откуда у Грегори такая редкость?! Ответ мог быть лишь один.

Не знаю, сколько я так просидела. Глядя на любоцвет. Думая. Вспоминая. Взгляды, шутки, прикосновения. Слова леди Блэкфич про мальчишку, который дергает за косички девочку. То, как он тряс меня, окровавленную. Как нес на руках, сняв с того проклятого моста. Как подыскал удобный предлог, чтобы оставить меня подле себя.

Все это могло иметь лишь одно разумное объяснение. Но оно казалось невероятным. Настолько, что…

– Ты почему тут сидишь? – Знакомый хрипловатый голос так резко нарушил зачарованную тишину, что я вздрогнула всем телом и выронила книгу.

Она с глухим стуком упала на паркет. Цветок лег к ногам стоящего в дверях Грегори.

– Что? – Он поднял брови, удивленный столь необычным приемом. – Получилось вернуться раньше. Ты не рада?

– Откуда у вас… у тебя любоцвет?

Вопрос был – глупее не придумаешь.

Он усмехнулся и устало оперся плечом о дверной косяк.

– А есть варианты? Подобрал в той подворотне, само собой.

Выходит, никто без сувенира не остался. Ричард получил шаль, Грегори – цветок…

– Но зачем?! – прошептала я в растерянности. – Зачем тебе это?

Грегори покачал головой. Взгляд его – темный, странный – не отрывался от моего лица.

– Уверена, что хочешь знать?

Сил хватило только кивнуть.

Он хмыкнул и вошел в кабинет. Остановился в шаге от меня, заставив остро почувствовать неприличность моей позы. Сижу на столе! Стыд и срам.

Щекам стало горячо, и я попыталась сползти вниз… Грегори не дал. Положил руки мне на плечи и мягко удержал на месте.

Неяркий свет лампы под абажуром отбрасывал на его лицо диковинные тени. В окно заглядывала расхрабрившаяся луна. От жара его пальцев, от соприкосновения наших ног гулко бухало сердце.

Он со смешком покачал головой и сказал хрипло, напряженно:

– Я влюбился в тебя еще там, в подворотне. Дрожащую, перепуганную девочку в развратном платье. – Он нервно взъерошил волосы одной рукой. – Демон, я не верил, что так бывает! Назавтра я, конечно, бросился наводить справки. И разъярился, узнав, что ты замужем за чванливым ничтожеством Блэкмором. Решил больше тебя не искать… А потом ко мне примчался твой призрак, вопя, что ты вот-вот прыгнешь с моста. И я, конечно, кинулся тебя спасать. Ну что, довольна?

У меня дрожали губы. Это правда? Издевка? Или – будем откровенны – уловка опытного обольстителя? Скольким девушкам он говорил раньше эти слова? Такие желанные, такие сладкие для женских ушей? Но как же хотелось в них поверить!