в проливе и в озере уже была пресная. День с лишним шли вдоль южного берега озера на восток, и Асвард не уставал благодарить Ньёрда за хорошую погоду – озеро это было очень бурным и часто заставляло подолгу выжидать, пока будет возможность плыть, не опасаясь разбить судно о камни. Вид берегов был для Снефрид довольно привычным: серые, бурые, рыжеватые отвесные скалы, высокие склоны, песчаные отмели, обширные россыпи круглых гранитных валунов, раскидистые сосны, – но теперь она находилась в Гардах! В этой части пути каждый проходящий день значительно приближал ее к цели, и в душе Снефрид радость мешалась с опасениями. Восточное море осталось позади, родная земля растаяла вдали, Снефрид окружала чужая страна, и в ее глубинах она надеялась найти последнего близкого ей человека. Но жив ли Ульвар еще и близок ли ей на самом деле? Не ведет ли этот путь в пустоту? Неизвестность истомила до дрожи, Снефрид всей душой жаждала добраться наконец до места и узнать правду, какой бы та ни была.

Из озера корабли вышли в широкую реку и двинулись вверх по течению. Уже вскоре Асвард с радостью показывал Снефрид высокие, заросшие травой курганы на левом берегу, по правому борту – он сказал, что эти курганы уже принадлежат городу, той самой Альдейгье, о которой Снефрид узнала всего несколько месяцев назад, но так часто о ней думала. Альдейгья входила во владения Олава конунга, к которому ей было нужно попасть, и в ней люди северного языка обитали, в соседстве с финнами и словенами, уже лет полтораста или даже больше.

Но в Альдейгье их долгое везенье кончилось. Город оказался занят другим отрядом викингов – вождь их был человеком вроде Ормара Синие Крылья. На причале возле крепости, сложенной из грязно-белых известняковых плит, путников встретили люди Бёдвара Жилы и сообщили, что мыто за провоз товара придется платить им. Пообещали, что при уплате больше никакого урона торговым гостям причинено не будет. В крепости засел ярл Олава конунга – Эйлав, но ему не хватало сил, чтобы выдворить отсюда злодеев. Гостиные дворы, где Асвард останавливался в прежние годы, оказались все заняты людьми Бёдвара, и пришлось устроить стан на лугу, выше по течению мелкой речки, впадавшей в Волхов, напротив крепости. Раньше здесь пасли коров местные жители – берег Волхова на большом протяжении был занят тесно расположенными дворами, – но тех коров уже давно съели викинги.

Асвард обещал подумать насчет уплаты, но на миролюбие викингов твердо рассчитывать не приходилось. Половина дружины осталась при кораблях, вторая половина в стане на лугу тоже не чувствовала себя спокойно. Хлёдвир велел Снефрид еще до того, как сойти на причал перед крепостью, закутать лицо платком и горбиться, чтобы никто не заметил, какая она красивая женщина. После своей победы над Ормаром он изрядно возгордился, но зато его враждебность к Снефрид исчезла без следа: теперь он считал себя ее первым и законным защитником и даже объявил, что на самом деле женится на ней, если ее муж не найдется. Или прямо сейчас, если она захочет.

Но Снефрид не чувствовала склонности принять это великодушное предложение. Если на острове Ньёрда у нее и мелькнула мысль, что Хлёдвир в конце концов, если перестанет задаваться и вредничать, может оказаться не так уж плох, то прощание с Восточным морем отвлекло ее от этого. Чем дальше она проникала на восток, тем больше ее притягивало то, что ждало впереди. Забравшись так далеко, поздно было отказываться от цели и думать о возвращении.

Тем не менее это последнее препятствие смутило ее и даже почти привело в негодование: она уже было думала, что так же гладко путь будет продолжен до самого престола Олава конунга. И вот извольте – какой-то Бёдвар Жила! Снефрид охотно последовала совету Хлёдвир спрятать лицо; она пошла дальше и поменялась с Мьёлль накидками и чепчиками, чтобы окончательно принять вид бедной невзрачной женщины, которая ничем не отличается от пяти финских пленниц, полученных от Ормара.

Когда для Снефрид поставили шатер, она забралась туда и велела никому ее не тревожить. Асвард строго-настрого запретил ей покидать стан и показываться на глаза посторонним. Она и сама другого не желала, но все же для разговора со своим покровителем из Альвхейма предпочла бы более уединенное место, чем дружинный стан.

Однако выбора не было. Снаружи густели сумерки, а в шатре было и вовсе темно, когда Снефрид прошептала слова призыва. Догадавшись, отодвинула полог у входа. И вовремя – ловко извернувшись, чтобы не задеть пологи расправленными крыльями, в полутьму шатра влетел крупный черный ворон. Он ловко опустился на расстеленные овчины, сложил крылья… Снефрид не успела заметить, как свершилась перемена: просто на этом месте вдруг оказался сидящий человек. То есть кто-то внешне точь-в-точь как человек.

Поспешно она опустила полог и сдвинула края, чтобы не оставить ни единой щели. Хоть Хравн Черный и говорил ей, что его не может видеть и слышать никто, кроме нее, Снефрид предпочитала при этих встречах обходиться без чужих глаз. Ладно эйсты на Скале Богов – там ей даже сыграла на руку беседа с невидимым посланцем небес. Но здесь это ни к чему – того гляди, ворвется Хлёдвир, желающий знать, с каким это гостем его «почти жена» беседует в уединении своего шатра!

– Это ты! – вполголоса выдохнула Снефрид и с чувством облегчения подалась к нему.

Вспыхнуло чувство близости чего-то родного, и оно открыло ей, как на самом деле нелегко свыкнуться с мыслью, в какую даль она забралась. На Восточном Пути даже альв, впервые ей явившийся почти на пороге дома, казался земляком.

– Это я! – так же тихо подтвердил Хравн Черный и подался к ней. – Можешь меня обнять, это не опасно!

Судя по голосу, он улыбался. Не то чтобы Снефрид этого хотелось, но отказаться она сочла невежливым и осторожно положила руки ему на плечи. Как обычно, на нем не было иной одежды, кроме покрова тьмы. Надо думать, только при первой встрече на Дневном острове он позаботился об одежде – а скорее то была видимость одежды, – чтобы не напугать Снефрид видом почти незнакомого обнаженного мужчины, предлагающего себя в друзья. Теперь альв-ворон, как видно, считал эту заботу лишней. Его кожа показалась Снефрид очень гладкой и горячей, но это был не болезненный жар, а наоборот, знак могучих жизненных сил его нечеловеческого тела. Хравн Черный охотно обнял ее в ответ, прижался горячей щекой к ее щеке, и Снефрид с головы до ног пронзило