– Очень приятно… Позвольте с вами познакомиться и представить себя… Я поручик Осташков, дядя вот этого разбойника, Никешки… Его надо поучить… что ж вы? Вашу руку… я желаю с вами познакомиться…

– Вы должны были сначала узнать, желаю ли я с вами знакомиться… – отвечал Паленов, начиная горячиться и обиженный смелостью поручика, протягивавшего ему руку. – Я приехал сюда вовсе не для того, чтобы заводить знакомство с пьяницами и буянами, такими, как вы…

– Как вы смеете так говорить!.. Я офицер… поручик… Служил моему государю… Я больной человек… Я ранен… Я могу знакомство вести со всяким… Вы какой имеете чин?… Я сяду…

– Я знакомлюсь, мой любезный, только с людьми порядочными, а вы приехали сюда и только пьянствуете, буяните и ссорите ваших родных… Я вам говорю, что я известен во всей губернии и в Петербурге знаком с самыми важными вельможами… Здешний губернатор со мною дружен и считает за честь все для меня сделать… Советую вам быть со мной вежливее и вести себя посмирнее… Я сумею управиться с вами… Таким буйным людям вы знаете где место… Я приехал сюда не знакомиться с вами, а предостеречь вас и вразумить, чтобы вы жили смирнее, поменьше пьянствовали и не обижали ваших бедных родных… Слышите вы? Уймитесь, а то будет плохо… Мне стоит только сказать два слова губернатору, и вас ушлют отсюда, как человека беспокойного…

– Я в своем имении… Какое вы имеете право мне говорить?… Я ничего не боюсь… Кто вы такой?… Какой ваш чин?… Покажите мне бумагу… Я могу прочитать?… Где ваш ордер?… Покажите мне его… А то я никуда не поеду… Я тебя знать не хочу…

– Я тебе говорю, пьяница, говори со мной вежливее… – закричал Паленов.

– Как ты можешь кричать?… Я офицер… Покажи ордер… Кто меня может взять? Я никуда не поеду? Я в своем имении… Ты мой не начальник… Убирайся к черту… Ступай вон…

Паленов вспыхнул и начинал терять благоразумие; но в эту минуту вошли Александр Никитич с сыном: внимание Паленова, сосредоточенное до сих пор на одном противнике, было развлечено.

– Я с тобой, грубиян, после разделаюсь… – проговорил он, стиснув зубы, и обратился к Александру Никитичу.

– И для такого пьяницы, для такого негодяя, которого вот непременно ушлют от вас куда-нибудь, потому что я непременно попрошу об этом губернатора, для этого человека, хоть он и брат твой, ты, старик, гонишь и притесняешь сына, смирного и доброго человека, который у всех у нас на хорошем счету… Как тебе не стыдно! И слушаешь ты еще другого негодяя, твоего младшего сына, который, видно, пойдет по стопам своего дядюшки…

– Младший-то сын, сударь, мой кормилец и поилец, – отвечал Александр Никитич. – Он меня слушает, а не я его… Я ничего худого от него не видал… А Никанора никто не притесняет и не гонит… Он отделенный сын, живет своим домом, своей семьей… что хочет делает, ни в чем меня не спрашивает… Чем же я его притесняю?

– Его бить надобно, учить… – вмешался Харлампий Никитич. – А Ванюшка у меня молодец… Я его в обиду не дам… Ванюшка, принеси водки…

– Скажи, старик, этому скоту, чтобы он ушел отсюда, а то я его велю вытолкать…

– Меня вытолкать?… Нет, руки коротки… Я в своем имении… Тебя я велю вытолкать… Ванюшка, вытолкай его…

– Эй, люди, – закричал взбесившийся Паленов. – Люди!..

Кучер и лакей, сидевшие в сенях, вбежали.

– Выведите отсюда этого пьяницу…

– Не смей… Ванюшка, ко мне… Не смей меня трогать… Ванюшка, не выдавай…

– Вытолкайте же его… – закричал Паленов на людей, которые стояли в нерешимости. – А, скоты!..

Николай Андреич схватил поручика за ворот, приподнял его с лавки, на которой он сидел, и кинул в руки своим слугам. Те повлекли поручика вон, несмотря на его сопротивление, крики и ругательства.

– Как же ты, старик, говоришь, что не притесняешь его… – продолжал Паленов, переведя дух. – Разве это не притеснение, что ты отнял у него рожь, которая им была посеяна и им же сжата…

– Да ведь это, сударь, мое отцовское дело: волен дать сыну, волен и взять… Пока жив, земля-то моя.

– Да ведь ты сам говоришь, что отделил его?

– Да, не захотел со мной жить, так и живет своим домом… Вот и весь дележ… А землю я ему в корень не отдавал. Не была мне нужна, так владел… А стала нужна, опять за себя возьму…

– Да ты не имеешь права этого сделать…

– Отчего так?… Где это писано?… Я ему на землю бумаги не давал… Не бумагой ведь она за ним приписана…

– Да я тебе говорю, что ты не имеешь права взять у него его хлеб… Слышишь: я тебе это говорю… Ты должен хлеб возвратить ему… И ты его отдашь!

– Нет, сударь, не отдам…

– Как не отдашь… Почему?

– А потому что не отдам… Не желаю… не заслужил… не стоит… Потому и не отдам.

– А если я тебе говорю, что ты должен отдать… Если я тебе приказываю?

– Да имеете ли еще вы право приказывать-то… Я думал, вы предводитель, а ведь люди-то говорят, что вы не предводитель…

– Что ж из этого?… Не сегодня завтра и я буду предводителем… Меня дворяне давно об этом просят, да я сам не хочу… Я тебе говорю, старик, послушайся: отдай хлеб, не бери землю у Никанора, а то хуже будет…

– Да что же худого-то, сударь, будет?… Худому-то быть нечему…

– Так ты не отдашь хлеба?… – грозно закричал Паленов, выходя из себя.

– Не отдам… – отвечал упрямый старик, смотря прямо в глаза Паленову.

– Не отдашь?

– Не отдам… За непочтение да за то, вот, что он ездит да славит обо мне да чужих людей с отцом зовет судить. Ни за что не отдам…

– Эй, старик, ты со мной не шути… Судом заставят отдать, да еще велят за убытки заплатить, которые ты ему наделал…

– Отца-то заставят сыну платить?… Пущай заставляют, коли кто этакую власть имеет…

– Батюшка, отдай, смилуйся: я тебе в ножки поклонюсь… – сказал Никеша, выступая перед отцом и кланяясь в ноги.

– Нет, сынок, поздно… Ты на меня жаловаться ходил… Чужим судом хотел с меня взять… Ну так и бери судом…

– Что ж ты, старый черт, и в самом деле власти, что ли, над собой не признаешь?… Что ж ты думаешь, тебя заставить, что ли, нельзя… Чего тебе еще?… Сын тебе кланяется, просит… Чего ж тебе еще хочется?… Чтобы бороду я тебе вытаскал, что ли?…

– Нет, еще это