напишу к нему официальное письмо, как дворянин, а не как знакомый,… Я так напишу, что он не посмеет не вступиться за тебя…

И Паленов тотчас принялся за сочинение письма. Через полчаса оно было готово.

– Осташков, слушай, что я написал.

Паленов стал читать:

«Милостивый государь,

Павел Петрович,

Препровождаю под покровительство дарованной вам законами власти и поручаю вашим предводительским обязанностям одного из наших собратов дворян, бедного, но честного человека, обиженного и притесненного деспотическими действиями его же родственников. Я принял на себя труд изложить к вам письменно его жалобу, во-первых, по его безграмотности, во-вторых, как дворянин, не безызвестный во вверенном вам уезде, пользующийся некоторою доверенностию и уважением в кругу своих собратий и, вследствие того, считающий своею священною обязанностию вступаться за своих меньших братий, униженных и притесненных».

– Ну, далее я излагаю подробно все обстоятельства: как пришел дядя, как он пьянствует, буянит и как у тебя отняли хлеб… Вот потом заключение…

Паленов продолжал читать:

«Изложивши пред вами все обстоятельства сего дела, я надеюсь и уверен, что ваше сердце наконец… (Осташков, заметь это слово: я нарочно его вставил для намека на его равнодушие к дворянским делам!) что ваше сердце наконец тронется сожалением и вы, вспомня возложенные на вас дворянством обязанности, уделите несколько из множества свободных минут… (Понимаешь?) несколько минут, чтобы защитить несчастного. Впрочем, считаю долгом предупредить вас, что я во всяком случае принимаю на себя защиту прав дворянина Никифора Осташкова, буду его адвокатом (или по-русски: стряпчим), и если вам не угодно будет защитить его, то я обращусь с просьбою за него к высшим властям, которые, надеюсь, не откажутся вникнуть в мои представления, так как личность моя довольно известна и репутация моя пользуется заслуженным кредитом».

– И больше ничего… Тут подпись… Вот, возьми же это письмо и сейчас поезжай к нему: он должен быть теперь в городе… Следовательно, тебе нечего и заезжать к нему в усадьбу. Что он тебе скажет, тотчас же приезжай и скажи мне… Письмо написано недурно и довольно внушительно… Посмотрим, как он не вступится за тебя… Посмотрим… От него во всяком случае заезжай ко мне сказать… Дорогой до городу тебе придется покормить лошадь… Я прикажу тебе выдать меру овса на дорогу… Собирайся же… с Богом…

Осташкову не совсем нравился тон письма Паленова. Зная отношения его к предводителю, он не ожидал, чтобы это письмо могло принести пользу, но отказаться от него не смел, и с благодарностью принял его и простился с благодетелем. Перед отъездом он зашел к Аристарху Николаичу.

Николенька, всхлипывая и по временам вздрагивая всем телом, сидел над азбукой и плаксивым голосом читал по складам; в углу на кроватке его лежал Аристарх Николаич, со злобным и недовольным лицом, изредка покрикивая на ученика. Робко вошел Осташков в контору и конфузливо взглянул на Аристарха Николаича.

– Что, каковы приятности должен я принимать из-за вашего?…

– Уж не говорите, батюшка Аристарх Николаич… Кажется, мне на вас и глаза-то поднять совесть зазрит… Этакая каналья… погубит он меня… Совсем зарезал… Этакая бестия… Воровать вздумал… Что вздумал… Воровать!..

Осташков подошел к сыну и схватил его за волосы.

– Разве я тебе это делать приказывал?… Приказывал я тебе, что ли, воровать?… Было тебе от меня это позволение?… А?…

Николенька визжал.

– Молчи… пострел этакой… убью…

– Уж вы оставьте его… Не делайте ему отвлечения от занятий… уж я его подверг достаточному внушению… Будет помнить… Надо было прежде внушать…

– Я, Аристарх Николаич, своим детям не потатчик… Я ему этого не внушал… уж что воровство… На что этого хуже… Да я бы его давеча, кажется, изорвал, кабы не остановил меня Николай Андреич… Ему не заблагорассудилось… не приказал трогать… Я уж, говорит, его довольно поучил… А какое довольно… Ужо, говорит, еще внушения поговорю… Да что ему говорить… Его драть надо, мерзавца… Моли Бога за Николая Андреича, что он мне помешал… я бы уж над тобой потешился…

– Что ж ему, завидно стало, что не велел сечь-то?… Все бы одному драться… а люди не смей… Нет, это много будет, что из за него неприятности получай, а его пальцем не тронь… Нет, я ему памяти приложил довольно… Мне, пожалуй, там запрещай…

– И покорнейше благодарю, батюшка Аристарх Николаич… Не жалейте его… Я ему не потатчик… И хорошенько его, чтобы помнил… А я его и знать не хочу, и ведать не хочу… Вот сейчас уеду… Прощайте, Аристарх Николаич…

– Вы куда же?…

– Да в город… к предводителю нужно…

– Я вас выйду проводить…

Выйдя в сени и притворив дверь в контору, Аристарх Николаич остановил Осташкова.

– Что же, неужели я должен изо всего этого одни неприятности получать?… – говорил он. – Теперь вы видели, что я, можно сказать, терзания принимал из-за вашего сына, опять же сколько трудов к обучению его положил и даже достиг плодов… И что же изо всего этого, какая мне от вас благодарность?…

– Батюшка, Аристарх Николаич, вижу я, и все это чувствую… Да какия у меня дела-то в дому наделались… совсем в разоренье пришел… Затем и к предводителю еду…

– Опять же все это до моей комплекции не касается… А вы мне непременно предоставьте пять рублей серебра… И то только ради вашей бедности…

– Пять рублей!.. Да теперь хоть голову сними, Старей Николаич… Во всем доме копейки нет… Обождите…

– Я обожду… Но вы этот пункт имейте в своем воображении… А то переносить побои и разные неприятности из-за чужого ребенка… и даром… это оскорбительно… хотя я и дворовый человек и, можно сказать, крепостной, но имею свое самолюбие и даже честь…

– Пообождите, благодетель… только бы деньжонки случились… Я тоже совесть имею… Что в силах… так неужели уж… Не за чужого…

– То-то… вы этот сюжет не забывайте…

– Как можно забыть, Старей Николаич… Можно ли только это подумать… Только бы вот деньжонки навернулись… Прощайте пока, благодетель… Пора ехать-то мне…

– Вы бы мне теперь сколько-нибудь… сколько можете…

– Ни копейки нет… Веришь истинному Богу, Старей Николаич… ни копейки нет за душой…

Осташков спешил поскорее уйти от земского, а Аристарх Николаич, проводив его самым недружелюбным взглядом, плюнул вслед ему, поправил виски и, войдя снова в контору, начал вымещать досаду на бедном Николеньке.

III

На другой день рано утром Осташков приехал в город. В доме лесничего господа еще спали. Осташков знакомым уже ему путем пробрался в девичью. Там он застал Марью за вечной ее работой: