последствий того, что мы с тобой наделали. Отец узнал обо всем от Напата. Папаша Наны рассказал ему о наших с тобой играх в тот вечер.

– Так тебя сослали в Шанхай в качестве наказания? – выведывала Мара.

– Нет, – уверенно покачал головой Мин. – Отец… даже не сказал, что Напат приходил к нему. Он…

Защитил меня.

Вот, что сделал отец. Стоило наконец признаться себе в этом.

И тут из спальни Мары раздался какой-то шум. Мин встрепенулся, уставившись на закрытую дверь. Шестеренки активно завертелись, пока несколько фактов не сложились в одну картину, и он резко перевел взгляд обратно на подругу:

– Ты не открыла мне, потому что у тебя уже гость? Я не вовремя?

Мин уловил в ее глазах то, чего не видел никогда: страх разоблачения и… что-то еще.

– Не говори ерунды! – чуть громче, чем следовало, заотрицала Мара. – Я тебя пытаюсь отловить с самого приезда. Просто именно сейчас была немного… занята.

Мин изучающе всматривался в девушку, словно искал подтверждение ее слов.

– Твой «гость», надо полагать, слышит все, о чем мы тут говорим. Хреново ты оберегаешь информацию, а еще мне что-то предъявляешь! – Он поднялся с дивана.

– Ты уходишь?

– А ты ждала, что присоединюсь третьим? – сгримасничал он, демонстрируя отвращение.

– Стой! – Мара вскочила, когда он направился к выходу. – Ты же для чего-то приехал ко мне.

– Я не стану говорить при посторонних. Ты и так не соизволила предупредить раньше. Выйдем в коридор.

– Да подожди ты, Будда милостивый! – крикнула вслед подруга, но, когда Мин вышел из квартиры, последовала за ним.

– Выясни местоположение и состояние Наны, – приказал он. – Напат упоминал, что она наглоталась таблеток в клинике.

– Она возомнила себя героиней «Ромео и Джульетты»? – не проявив ни капли сострадания, хмыкнула девушка. – У нее точно шарики за ролики заехали!

– Папаша дочурке под стать, раз натравил своих головорезов на моего отца. В общем, оторвись от любовных утех и помоги разобраться с этим. Я умолчал о твоем баре в полиции, поэтому можешь не опасаться за себя.

Мин развернулся, чтобы уйти, но его задержали брошенные ему вслед слова:

– Нана отлично умеет манипулировать людьми, поэтому я не верю, что она взаправду хотела убить себя, а еще меньше – что из-за тебя.

Слова бальзамом легли на душу. Мин знал, что Нана его не любила, а лишь считала достойной партией для себя. Желала одержать победу над тем, кто ей не подчинился. И, скорее всего, просто не простила ему задетую гордость, учитывая ее диагноз.

Но все же Мин нуждался в том, чтобы услышать это от кого-то другого.

* * *

Вечером Мин наконец направился в больницу. Решение зайти внутрь вновь заняло некоторое время: в груди что-то сжалось, кадык нервно дернулся, а на спине выступила испарина. Но, так или иначе, он смог. Страх остаться одному пересилил прочие фобии.

Вот только в холле первого этажа Мин снова наткнулся на Лайта.

Какого черта?..

Независимо от занятости, место и время для мыслей о докторишке у него все равно находилось. Мин даже успел проверить, что Лайт стал ординатором в желаемой больнице и теперь вовсю набирался опыта в операционных.

– Наставники осведомлены, что их ординатор в чужую больницу ходит чаще, чем в ту, куда его взяли? – прорычал он, проходя мимо Лайта. Мин был встревожен после полицейского участка, а визит к Маре окончательно вывел из себя.

Лайт последовал за ним. Ну естественно!

– Есть обязательства, а есть вещи для души.

Они снова очутились вместе в лифте. Но хорошо, что не одни. Мину не верилось, что Лайт сравнивает поход в больницу (неважно по какой причине) с занятием для души, учитывая свою ситуацию. Ненормальный! Как он раньше этого не замечал?

Лифт приехал на нужный этаж, и они вышли, протиснувшись между людьми. Находиться рядом с Лайтом было трудно, поэтому Мин не останавливался.

– Ты выглядишь усталым, – сказал «Мистер Очевидность».

– Да ты что? Очевидно, потому что я устал.

– Можешь перестать так со мной разговаривать?

Мин приказал себе не обращать внимания на сосущее внизу живота чувство.

– Предлагаю перестать разговаривать в принципе.

Он исчез за дверью палаты, намеренно закрыв ее перед самым носом Лайта. Однако это не доставило ему удовольствия, как он того ожидал. Почему он опять чувствует себя виноватым? Да, он грубый мудак. Лайт воочию лицезрел это с самого первого дня их знакомства. И разве не докторишка хотел, чтобы он отстал от него? Мин преподнес ему желаемое на блюдечке, а сегодня позвонил вынужденно.

Но, увидев отца, он на время задвинул эти мысли на второй план. Вонграт-старший выглядел лучше и даже что-то читал, надев очки. Тот услышал, как Мин зашел и поднял на него глаза.

– Что ты здесь делаешь?

В ответ так и подмывало язвительно нагрубить, однако Мин сдержался. Почему все сегодня задают ему глупые вопросы? Они занимали место в самом вверху списка вещей, которые выводили его из себя больше всего.

– Догадайся с трех раз, – пробурчал под нос и уже громче спросил: – Тебе действительно лучше? Если с тобой что-то серьезное, я хочу знать!

– Показатели в норме, но нужно время, чтобы внутренние повреждения зажили. Меня больше беспокоишь ты.

– Что не так? – Мин готовился выслушать привычную неудовлетворенность в свой адрес. Уж в этот раз отец никак не мог смолчать. Не мог не понимать, что в случившемся нападении его вина.

– Я не отчитывать тебя собираюсь, а волнуюсь за твое состояние. Мне известно о твоих проблемах, хотя ты долгое время тщательно скрывал их. Боюсь, что в такой ситуации ты можешь…

– Я справлюсь. Спрыгнуть с крыши в мои планы не входит так же, как и доводить себя до нервного срыва. Просто… давай вернемся к тому, что было? Ты руководишь делом, которое создал, а я… продолжу вырываться, но не очень успешно, из клетки, которую ты для меня приготовил.

Не стоило говорить этого отцу, но невыплеснутые злость, страх и досада вызывали странную реакцию внутри него. Может быть от стресса вырабатывались неправильные гормоны? Какой там гормон отвечает за желание сбросить атомную бомбу на весь треклятый мир? Видимо, это был именно он.

Отец сделал слабое движение рукой, подзывая его. Полагая, что тот хочет что-то попросить, Мин присел на стул у больничной койки и придвинулся к ней вплотную, но отец вдруг стиснул его ладонь в своей.

Мин не мог вспомнить, когда они в последний раз вот так выражали привязанность или ласку. Если и случались между ними прикосновения, то лишь когда в школьные годы родитель пытался урезонить и удержать