– Вот те раз! – прочитав ее мысли, рассердился Дьявол. – Он, Маня, прожил на именинах сердца столько лет, что если голове его свободнее станет, он себя раздетым посчитает! Думаешь, не будет душа твоя злейшим твоим врагом, лишенная радости светлой мечты? Закручинится, поверь! Начнет козни строить, обзывать нехорошими словами, искать недостатки, крышу твою разбирать. Сама-то ты разве не с такой мечтой прожить бы хотела долго и счастливо, и умереть в один день?! Маня, вампир любит, и без этого «любит» все жизнь его теряет смысл. И я бы закручинился, если бы меня откачали, изгаживая определенных людей, с которыми прожил душевно не одну сотню лет… Так что, докладываю, нечисть я покалечить не собираюсь. Мучились вы с Борзеевичем и будете мучиться, пока с нечистью не поменяетесь местами!

Да-а, пришла Манька в себя, вряд ли после такого чувства, от которого и ей не хотелось лечиться, и с которым долгое время жил Его Величество, она смогла бы хоть как-то привлечь его на свою сторону. Такие сильные пламенные чувства не забывают, люди ищут их, даже если они перестали звать за собой. Душа рвалась, будто посаженная на цепь, и стелилась по земле, и пила сознание. Одним словом – хочу! Даже сейчас, когда она знала, что это всего лишь Зов, сомнения и желания ничуть не ослабевали.

– А что мне делать-то? – в отчаянии спросила она, понимая, что осознание мечты не лишило ее радости эту мечту лицезреть.

– Ну… – не задумался, но запнулся Дьявол, – если бы разглядела зовущих, да показала мне, как доказательство липовой продуманности, я бы, пожалуй, засомневался в твоей виновности, что за демоном побегать собралась. Я все-таки не человек, мне нет необходимости позорить себя уловлениями Сынов Человеческих. Да и как мне устами твоими соблазнится, если вижу на челе злобный рык? Попробуй со своей мечтой вынести ведро мусора, или поболей гриппом, или пошли в магазин за хлебом. Можно по очереди постирать носки или трусы.

– Маня, – с сомнением произнес Борзеевич, – для вампира сделать человеку Зов, это знаешь ли… Дьявол первый упал бы к ногам, если бы подвоха не было. Нет на тебе красивой маски, которую видели бы люди. Ее, как я понял, можно только оттуда сделать – и обязательно при твоем участии, а все остальное липа. Думаешь, когда попросишь вампиров посодействовать в сватовстве, согласятся? Или тот, который посмеялся над тобой, глубоко и искренне называл тебя любимой?

– Да за кого вы меня принимаете? – обиделась Манька. – Думаете, я начну в вампиры проситься?

– Ой-ой-ой! – покачал головой Борзеевич. – Не такие в лужу садились! Не будь нас, бежала бы за вампиром, сверкая пятками! Немало знал я примеров, когда самые что ни наесть герои после такого Зова выпрашивали у вампира милостыню. Взять того же Ахиллеса… Ткнули в пятку, он и пятки отбросил. А без пяток какой герой? Тебя тоже… в пятку ткнули!

– Не будь нас, – скептически усмехнулся Дьявол, – она убилась бы столько раз – ума не хватит сосчитать и без всякого Зова. Я еще причину позора перед Бабой Ягой пока не услышал. А ведь там тоже… Благодетель подсказочный наставлениями инструктировал! Тот же Зов, но приемлемый и пристойный, – он повернулся к Маньке, взглянув на нее строго: – Но Борзеевич прав. Если наложили Зов, который свербит мозги, довела ты вампиров до горючего каления. Такой Зов заставляет носителя проявлять жалость ко всему, что связано с душой. Сама посуди: жалость у тебя к вампиру есть, сострадание есть, готовность простить, а ненависти нет, и как бы ни старалась – не получается!

Дьявол с сочувствием покачал головой, заложив руки за спину.

Манька молчала ― сказать ей было нечего. Ненавидеть вампиров у нее действительно не получалось. Люди, как люди. Пригляделся, вроде с соплей, слезой, мудрости никакой, а в уме святые, огромной души, и что ни слово, то золото.

– Нащупать любой Зов, ой как тяжело! Пока не вывернешься наизнанку (тоже, кстати, моим умом выражение в мир пришло! Где у человека изнанка?), Зов себя не обнаружит, ты уж мне поверь! Зов: прощай вампир, здравствуйте, пять литров крови! Фактически, вампиры обрекли Его Величество, будучи в душе вампиром, остаться навсегда человеком. Накладывали его никак не для того, чтобы вдруг Его Величество воспылал великой скорбью по отсутствующей правой руке – никогда они этого не делают. И не для того позвали, чтобы землю вампира под тебя положить. Зов наложен по-хитрому.

– И?.. – вопросительно уставилась Манька на обоих. – Вы понимаете, о чем я говорю? Я бы вас променяла на одного приятного вампира! Согласитесь, что не самая удачная мысль.... Но от ваших слов она почему-то не рассасывается…

– Идущий на Зов трижды проклят мной – на три головы отстоишь! Душа открыта, один манит, один вместо тебя садится. Если побежала на Зов, значит, это не ты, это кто-то вместо тебя, стал одежонкой твоей. Только твоя бесшабашность и настырность убеждают меня, что не молишься, поэтому помогаю.

– И как ты помогаешь мне? – Манька развела руками, прижимая руки к сердцу. – Что-то результатов незаметно! Тоска скрутила, хоть волком вой… Вот прямо сейчас слилась бы с вампиром в экстазе… И ведь не скажешь, что желание противоестественное, я живой человек, у меня мужика лет семь не было. Ну честно! Вся наука твоя коту под хвост…

Борзеевич рассмеялся.

– Думаешь, вампиру легче было, когда позвали его?

– Ты же не блох ловишь! – возмутился и обиделся Дьявол. – Конечно, человеку одному сложно обойти вампира, а мне не сложно помочь – я на вампирах собаку съел. Отверзла земля уста, гонит туда, где кончается, рассмотреть на местах кучку дерьма. Ну так беги, если боязни нет. Но бездна Бездне рознь. Знаешь, меня тоже манит Бездна: я из нее вышел – и иногда вспоминаю. Не скажу, что мне было с нею неуютно, больно она мне не делала, но вспомнил и подумал: ну уж нет! Здесь я сам себе голова, что хочу, то и творю, а с ее ограниченными возможностями я бы так не развернулся! И как бы ни звала, я пока издали нахожу в ней кучу недостатков, понимая, что она не хороша для меня! Результатов, говоришь, нет… А как объяснить голое сознание, которое сумело сказать нет, когда о любви прокричал вампир?

– Твоя Бездна тоже о любви вопиет? – спросила Манька с издевкой, спускаясь с горы в сторону лагеря. Она уже злилась, но не на вампира, а на Дьявола с Борзеевичем. – А ты говоришь, что вампир в Никуда уходит! «Никуда» любить не смогло бы. Они и тут пожили, и там поживут, а я – проклятая! Мне странно слышать, что это оказалось так легко – сделать меня проклятой. И даже ты не можешь вернуть мне мою жизнь! И говоришь мне: ой, Манечка, не надо становится вампиром, жизнь у них не слаще твоей… А какая тогда – сладкая? Вот я, вот вампир, вот болезнь… Вылечи! – она окончательно рассердилась. – Говорят же: сердцу не прикажешь, любовь зла – полюбишь и козла, чем плохо полюбить такой любовью, чтобы душа в небо улетела?

– Могу! Беги! – Дьявол посторонился. – Опрокинь на себя кару мою! Для человека норма, что один любит, второй позволяет. Только почему-то один всегда любит, второй всегда позволяет? У одного слезы, когда он могилу свою представляет, а второй, как проклятый отваливает. Вот именно, душа в Небо: вампир целовал-миловал красну девицу, а ты позарилась, мол, ее полюбил, теперь меня полюби. Такое часто бывает, когда третий свечку держит. Например, ребеночек, который не только держит, но участвует. Он бултыхался, а ближняя всему миру отдалась!