минуты. Я приехал бы раньше его! Раньше его я дал бы деньги Изильде и прочел бы дневник Мальрейха!

– Вы думаете, что он узнал все от Изильды?

– Конечно, он успел прочесть, и, осведомленный о каждом нашем движении – я не знаю кем, – он усыпил меня в эту ночь, чтобы я не помешал ему.

– Но замок охраняли!

– Охраняли солдаты Вашего Величества. Разве это остановит такого человека, как он? Да, я уверен, что Вольдемар сосредоточил все розыски на казармах и, наверное, оставил замок без охраны.

– Но бой часов? Двенадцать ударов ночью?

– Надо было чем-нибудь отвлечь внимание и помешать часам звонить.

– Все это кажется мне невероятным.

– Для меня, Ваше Величество, наоборот, все очень ясно. Если бы можно было обыскать карманы ваших солдат или узнать все расходы, которые они сделают в течение года, то, поверьте, нашли бы у двоих-троих банковые билеты, французские конечно.

– О нет, – запротестовал Вольдемар.

Император не слушал, погруженный в свои размышления. Он прошелся по комнате, потом сделал знак одному из офицеров, находившихся в галерее, и сказал:

– Автомобиль… и собирайтесь, мы уезжаем.

Он остановился, посмотрел на Люпена и подошел к графу:

– Ты, Вольдемар, тоже отправляйся… прямо в Париж… одним перегоном. Люпен прислушивался. Он слышал, как Вольдемар ответил:

– Лучше взять человек двенадцать с собой… с этим чертом…

– Возьми их и отправляйся скорее. Надо, чтобы ты вернулся сегодня ночью. Люпен с силой топнул ногой:

– Нет-нет! Всё, но только не это, Ваше Величество. Этого не будет, клянусь вам, никогда!

– Как не будет?

– А письма? Украденные письма?

– Ну…

– Итак, – воскликнул Люпен, скрестив руки, – Ваше Величество признает себя побежденным, отказывается от борьбы! Но только не я. Я начал – и я кончу!

Император улыбнулся его горячности:

– Я не отказываюсь от борьбы, но моя полиция займется ею. Люпен нервно расхохотался:

– Пусть Ваше Величество извинит меня. Но это так смешно! Полиция Вашего Величества! Но она стоит столько же, сколько и вся полиция в мире, то есть ровно ничего. Нет, Ваше Величество, я не вернусь в Санте. Я не боюсь тюрьмы, это пустяки! Но потеряно слишком много времени. Мне нужна свобода для борьбы с этим человеком, и я оставляю ее себе.

Император пожал плечами:

– Но ведь вы даже не знаете, кто этот человек!

– Я это узнаю, Ваше Величество. И только я один могу это узнать. Я единственный его враг. Только на меня одного он нападает. Меня он хотел убить на следующий же день после моего выхода из тюрьмы. Ему было достаточно усыпить меня сегодня ночью, чтобы действовать свободно и не бояться никого. Дуэль между нами. Никто не может помочь ни мне, ни ему. Нас двое, и это не касается больше никого в целом мире. До сих пор успех был на его стороне. Но в конце концов неизбежно перейдет на мою.

– Почему?

– Потому что я сильнее.

– А если он вас убьет?

– Он не убьет меня. Я вырву ему когти, я сделаю безвредным это чудовище. И вы получите письма, Ваше Величество. Они принадлежат вам. И нет в мире силы, которая могла бы помешать мне возвратить их вам.

Он говорил с такой силой и так убедительно, что невольно казалось, что все, пока только обещанное им, уже исполнилось.

Император не мог подавить в себе странного чувства, в котором была и некоторая доля восхищения, и много доверия, которого так властно требовал по отношению к себе Люпен. И его останавливало только нежелание воспользоваться для своих целей таким человеком, как Арсен Люпен, сделать из него как бы своего союзника. Он колебался и, не зная, на что решиться, прошелся по галерее. Наконец он спросил:

– А кто нам может поручиться, что письма украдены сегодня ночью?

– Там поставлено число, Ваше Величество.

– Где?

– Посмотрите на внутреннюю сторону украшения, скрывавшего углубление, там написано мелом: полночь, двадцать четвертое августа.

– Да… в самом деле, – сказал император. – Как же я раньше не заметил? И он добавил, желая удовлетворить свое любопытство:

– Еще вот эти две буквы Н на стене… я совсем не понимаю их значения. Ведь это же зал Минервы.

– В этом зале спал Наполеон, император Франции, – сказал Люпен.

– Откуда вы знаете?

– Спросите Вольдемара, Ваше Величество. Когда я просматривал дневник старого слуги, то это открытие блеснуло у меня в голове. Я сразу понял, что мы с Шолмсом шли по неверному пути. «Апоон» – часть слова, написанного в предсмертной агонии великим герцогом Германом, и оно значило не Аполлон, а Наполеон.

– Это верно… вы правы, – сказал император, – те же самые буквы в одинаковом порядке повторяются и в одном, и в другом слове. Без сомнения, великий герцог хотел написать «Наполеон». А что же значит «восемьсот тринадцать»?

– Решение этого вопроса потребовало больше всего усилий. Я всегда полагал, что надо складывать эти цифры – восемь, один и три, и получающееся число двенадцать означает этот двенадцатый зал. Но этого было мало. Тут было еще что-то другое, чего я не мог отгадать. Вид этих часов, находившихся в зале Наполеона, помог мне разрешить этот вопрос. Число двенадцать, очевидно, обозначало двенадцать часов. Полдень, полночь! Это самый торжественный момент, и его чаще всего выбирают для решительных поступков. Но почему именно восемь, один и три, а не другие цифры, сумма которых дала бы двенадцать? Для этого я заставил завести часы, чтобы они пробили двенадцать. И в то время, как они били, я заметил, что цифры, обозначающие первый, третий и восьмой часы, – движутся, а другие цифры неподвижны. Следовательно, я получил цифры один, три, восемь, расположенные в более ясном порядке, вместе они дают восемьсот тринадцать. Вольдемар нажал на эти три цифры, и тайник открылся. Вот объяснение таинственного слова и числа восемьсот тринадцать, которые были написаны умирающим герцогом в надежде, что его сын, руководствуясь этими признаками, откроет секрет и достанет знаменитые письма.

Император слушал его внимательно, все более и более удивляясь той тонкости ума, сообразительности и разумной воле, которую обнаруживал этот человек.

– Вольдемар, – сказал он.

– К услугам Вашего Величества.

Но в тот момент, когда он хотел говорить, послышался шум и голоса в коридоре. Вольдемар пошел справиться и вернулся.

– Это Изильда, государь. Она хочет войти сюда, но ее не впускают.

– Пустите ее, – воскликнул Люпен с живостью. – Надо, чтобы ее впустили, Ваше Величество.

По знаку императора Вольдемар отправился за Изильдой.

Когда девушка вошла, все присутствующие крайне изумились. Ее лицо, обычно такое бледное, было покрыто черными пятнами. Она тяжело дышала, судорожно прижимая руки к груди.