class="p1">– О! – воскликнул Люпен, отступая в ужасе.

– Что такое? – спросил император.

– Вашего доктора, государь, нельзя терять ни минуты! И, подойдя к ней, Люпен сказал:

– Ну, говори, Изильда… Ты видела что-то… Ты хочешь сказать…

Девушка стояла неподвижно. Что-то блистело в ее взоре, она пыталась говорить, но у нее вырывались лишь бессвязные звуки.

– Послушай, – сказал Люпен, – отвечай: да или нет… наклоном головы… Ты его видела? Ты знаешь, кто он? Слушай, Изильда, если ты не будешь отвечать… – Он подавил гневное движение. Но вдруг, вспомнив, каким путем ему удалось получить от нее признание вчера, он написал на стене две большие буквы: Л и М.

Она протянула руку, указывая на буквы и кивая утвердительно головой.

– Ну а дальше? – сказал Люпен. – Дальше… Напиши…

Но она упала на землю с резким, пронзительным криком и лежала, корчась в конвульсиях. Через минуту ее лицо стало синюшным, судороги прекратились, и она замерла.

– Умерла? – спросил император.

– Отравлена, – сказал Люпен.

– Бедная! Кем же?

– Все тем же, государь. Она, должно быть, знала его раньше, и он боялся, что она может навести на след.

Пришел доктор. Император показал ему на девушку и сказал, подходя к Вольдемару:

– Отправить всех на розыски! Обыскать все! Послать телеграммы на вокзалы около границы! – И, обращаясь к Люпену, спросил: – Сколько времени вам нужно, чтобы достать письма?

– Месяц, Ваше Императорское Величество.

– Хорошо. Вольдемар будет ждать вас здесь. Он удовлетворит все ваши требования.

– Мне ничего не нужно, Ваше Величество, кроме свободы.

– Вы свободны.

И, глядя ему вслед, Люпен сказал себе:

– Да, сначала свободу… а потом, когда я возвращу письма, легкое пожатие руки… Больше ничего, Ваше Величество.

Глава шестая

Семь разбойников

I

– Прикажете принять?

Долорес Кессельбах взяла карточку, поданную ей лакеем, и прочла: «Андре Бони».

– Нет, я не знаю этого господина.

– Он очень настаивает, говорит, что госпожа его ждет.

– А… может быть… действительно… Проведите его сюда.

После страшных событий в «Палас-отеле» Долорес Кессельбах, прожив немного в отеле «Бристоль», переехала в скромный домик на улице Девинь, в глубине Пасси. За домом был красивый сад, примыкавший изгородью к тенистым садам соседних домов.

Когда нервные припадки прекращались, она приказывала отнести себя в сад и оставалась там в грустном одиночестве до самого вечера.

Снова послышался скрип песка. На дорожке в сопровождении слуги показался молодой человек, очень изящный с виду, одетый так, как когда-то одевались художники: с отложным воротничком и галстуком с белыми помпонами на голубом фоне цвета морской волны.

Слуга удалился.

– Андре Бони?

– К вашим услугам.

– Простите, но я не имею чести…

– Вы знали, что я являюсь другом госпожи Эрнемон, бабушки Женевьевы, и написали ей в Гарш, что желали бы переговорить со мною. Вот я и пришел.

Долорес приподнялась, очень взволнованная:

– Как! Это вы?

– Да.

Она проговорила тихо:

– Неужели это вы… Я не узнаю вас.

– Вы не узнаете князя Сернина?

– Нет… ничего нет похожего… ни лоб… ни глаза… И также не похожи на…

– Заключенного тюрьмы Санте, портрет которого был помещен в газетах, – сказал он, улыбаясь. – И все-таки это я.

Последовало долгое молчание, во время которого они чувствовали себя очень неловко. Наконец он произнес:

– Быть может, вы будете любезны сказать…

– А разве Женевьева вам ничего не говорила?

– Нет, я ее не видел. Но ее бабушка передала мне, что, по ее мнению, вы нуждаетесь в моих услугах.

– Да… это верно…

– И в чем же именно?.. Я был бы так счастлив… Она колебалась одну минуту, потом тихо сказала:

– Я боюсь!

– Вы боитесь?! – воскликнул он.

– Да, боюсь, – продолжала она шепотом, – боюсь всего, боюсь того, что меня окружает, боюсь того, что может случиться завтра, послезавтра, боюсь жизни. Я столько перенесла, так страдала, у меня больше нет сил.

Он смотрел на нее, и острое чувство жалости подымалось в его душе. И еще – он это ясно почувствовал – готовность пожертвовать собой. Ради нее. Всецело, безо всякой надежды на взаимность.

Она продолжала:

– Я одна… совершенно одна, со мною нет никого, кроме слуг, нанятых случайно, и я боюсь… я чувствую, что вокруг меня что-то происходит, что-то готовится…

– Но что именно, с какой целью?

– Я не знаю, но чувствую, что враг бродит вокруг меня, – ответила она еле слышно.

– Вы что-нибудь заметили? Кого-нибудь видели?

– На днях я видела, как двое неоднократно ходили мимо, останавливаясь перед домом.

– Как они выглядели?

– Одного из них я разглядела как следует. Это высокий мужчина, тщательно выбритый, одет в черную, очень короткую куртку.

– Лакей из кафе?

– Да, метрдотель. Я послала одного из моих слуг последить за ним. Он пошел на улицу Деля-Помп и вошел в дом, очень подозрительный с виду, на первом этаже которого размещалась торговля вином, первый дом налево по этой улице. Потом, на следующую ночь…

– Ночью?

– Да, я заметила из окна моей комнаты какую-то тень, бродившую по саду.

– Больше ничего?

– Нет, ничего.

Он подумал немного и предложил:

– Может быть, вы позволите двум моим агентам пожить у вас в какой-либо из комнат первого этажа?

– Вашим агентам?

– О, не беспокойтесь… Это очень хорошие люди, Шарель и его сын с виду совсем не похожи на то, что они представляют собой на самом деле… Если они будут жить у вас, вы сможете быть совершенно спокойны. Что же касается меня…

Он остановился в нерешительности, ожидая, что она пригласит его бывать у нее, но она молчала.

– Что же касается меня, то, я думаю, будет лучше, если меня здесь не будут видеть… Да… так лучше… для вас.

Он хотел продолжить разговор, сесть рядом с ней, ободрить, успокоить ее. Но казалось, что все, что они могли сказать друг другу, было сказано.

Он понял это, почтительно раскланялся и ушел.

Быстро идя по саду, он постарался скорее выйти на улицу, чтобы отделаться от охватившего его волнения. В передней его дожидался слуга, и в тот момент, когда Люпен выходил на улицу, кто-то позвонил, и он увидел молодую девушку.

Он невольно вздрогнул. Это была Женевьева.

Несмотря на то что он изменил свою внешность и казался очень молодым, она все-таки узнала его, и это так взволновало и смутило ее, что она пошатнулась и должна была прислониться к стене.

Он снял шляпу и смотрел на нее, не смея протянуть ей руку. Поздоровается ли она с ним? Он не был больше князем Серниным. Теперь он всего только Арсен Люпен. И она знала, что он был Арсеном Люпеном и только что