а самые важные – на камне. Со временем они стали фиксироваться во дворе храма, в пракаре, хотя довольно часто надписи встречаются и на колоннах, а также на балипитхе, на гопурамах и других частях храма (Unni, 2006:441).

Переход с пальмового листа на медь и на камень нельзя рассматривать просто как технологическое улучшение, поскольку это произошло из-за желания людей (как со стороны дарителей, так и со стороны одариваемых) максимально продлить во времени результат своего дара, и более того, сделать его постоянным и даже вечным. Данный настрой усматривается в частом повторении важной детали – в том, что религиозную заслугу либо другой вариант выгоды получает не только человек, непосредственно совершивший дар, но также его потомки и члены семьи – сын, внук и т. д. В надписях часто утверждается, что дары предназначены для вечного пользования – до тех пор, «пока существуют солнце, луна и звезды»[298].

Санскрит, будучи языком общеиндийского интеллекта, обслуживал также административную и политическую сферы, поэтому его использовали в составлении дарственных надписей. В надписи из Валкха, относящейся к IV веку, махараджа по имени Бхулунда использует элементы санскритского стихосложения, чтобы заявить о своей преданности Вишну и о готовности предоставить землю храму, чтобы поддержать поклонение божеству (Willis, 2009: 7). На Юге при составлении надписей наряду с местными дравидийскими языками тоже использовали санскрит. К примеру, в Андхре XIII века одни надписи сделаны в прозе на телугу, а другие – на витиеватом санскрите (Talbot, 1991: 309).

Надписи представляют собой не только разновидность делового или юридического документа, который фиксирует передачу какого-либо имущества. Это еще и особый текст, выполняющий наряду с политической и идеологической также ритуальную функцию. Данный факт позволил М. Уиллису считать, что в контексте храма невозможно полностью разграничить политику, собственность, религию и ритуал и что любые попытки сделать это следует воспринимать как ошибочные (Willis, 2009: 7). Действительно, процесс дарения представлял собой самый настоящий ритуал, а не просто сделку. И здесь следует обратить внимание на три важных момента. Во-первых, у этого внешне делового акта было духовное измерение, поскольку в данном случае происходил обмен материальной и духовной субстанций между божеством и человеком в лице дарителя, который получал религиозную заслугу для себя лично либо для другого лица (чаще всего для члена семьи). Во-вторых, ритуальная сторона проявлялась в соответствующем оформлении надписи: использование санскрита и правил стихосложения должно было повысить «священность» текста (Алаев, 2011: 118). И в-третьих, акт дарения предполагал отметку ритуальных границ. Об этом сообщают многие надписи. Речь идет о том, что при совершении дарения земли или деревни имел место древний ритуал обхода границ специальным человеком с указом на голове и обвод слонихи вокруг подаренной территории. Например, одна надпись говорит: «Я, Кон Путан, веллала, проживающий в этой [самой] Анаймангалам, ехал на слонихе, присутствовал там со всеми [свидетелями] и показал границы ясно, и это моя подпись» (Алаев, 2011: 164). Известны также случаи, когда члены общинного руководства водружали себе на головы царский тирумугам для того, чтобы обойти и таким образом закрепить границы подаренной царем земли или деревни (Тарасюк, 2005: 332). В данном случае мы имеем дело с примером древнетамильских представлений о сакральной энергии царя, нашедших свое отражение в средневековой эпиграфике. Таким образом, при анализе надписей необходимо принимать во внимание, что это не просто документ, а, по сути, запись ритуала, который имеет не только экономическое, но и социально-религиозное значение.

Надпись, как правило, состоит из нескольких частей (согласно терминологии Л. Б. Алаева, из генеалогической, или панегирической, распорядительной и охранной) и особой формулы, которая выражает некую идею, например, идею госаппарата, идею самоуправления, идею точности измерения земли, и при этом несет еще эстетическую нагрузку. В надписях использовались термины, заимствованные из классической санскритской литературы, вносились элементы ритмики и стихосложения, поскольку надпись должна быть красивой и благозвучной.

Генеалогическая часть (или панегирическая) на санскрите называется прашасти (praśasti) [299], а на тамильском мейкиртти (meykīrtti). Длина мейкиртти может варьироваться от нескольких строк до нескольких абзацев. Эта часть более или менее условно делится на мифологическую и историческую, хотя мифология пронизывает и историческую часть. В эпиграфических надписях получает распространение обычай соотносить царя с различными богами, и чаще всего с Вишну и Шивой. Все чаще подчеркивается, что царь является воплощением кого-либо из них. Сравнение царя с Шивой встречается, к примеру, в надписи Махендравармана I (Тарасюк, 2005: 332). Многие надписи, сделанные царями, сделаны от имени того или иного божества, поэтому получается, что некоторые надписи сделаны самими богами (Sethuraman, 1978: 172).

Необходимо принимать в расчет, что надписи подчинялись правилам, весьма далеким от стремления представить нам госаппарат в реально существовавшем виде. Опираясь на исследования А. А. Столярова, посвященное надписям бенгальской династии Пала, Л. Б. Алаев изучил подобные формулы оповещения из надписей иных династий и пришел к выводу, что они отражают не реальный госаппарат, а «административный миф», который каждая династия складывала по своему вкусу, ничуть не заботясь о его соответствии реальности. В Индии на протяжении многих веков развивалась традиция рассуждений об идеальном обществе. Комментаторы и составители текстов жили одновременно в двух мирах – реальном и воображаемом. По словам Л. Б. Алаева, индийская цивилизация изобретала одну жизнь, а жила в другой, и такое состояние сознания отражалось также на содержании надписей, где отражение реальности мирно соседствует с воображением реальности[300] (Алаев, 2011: 23). Так создавался генеалогический, административный и социальный миф, но на этом мифологическом фоне действовали вполне реальные люди.

Сокровища храмов

Принято считать, что большие знаменитые храмы всегда таковыми являлись, но это совсем не так. Многие храмы приобретали известность со временем, получив в качестве покровителя представителя власти или элиты и накопив определенное количество богатства в виде земли и драгоценностей.

Храм Шри Сиддхивинаяк (Мумбай)

Практически в каждом крупном или среднем храме хранится немало драгоценных предметов, в том числе очень древних. К примеру, в храме Натараджи хранятся дорогие украшения, подаренные еще раджами далекого прошлого, и многие из таких украшений очень знамениты (например, nalan-patakkam) (Aiyer, 1946: 55). А некоторые храмы за несколько веков смогли собрать такие богатства, которыми не всегда располагали даже самые богатые представители правящей верхушки. Поэтому случалось так, что в трудные для царской казны времена правители просили финансовую помощь у храмовых властей.

Своими богатствами славятся многие храмы. Храм Шри Сиддхивинаяк (Мумбай), посвященный Ганеше [301], сегодня относится к числу самых богатых храмов Индии, но свои богатства он приобрел всего за двести с