Какое это сейчас имеет значение?

Сколько бы раз Лили ни задавала себе этот вопрос за время бесконечной поездки в грузовике, она оставалась при своем мнении. Карнавал – это излишество и раскованность: делай, что хочешь. Лили никогда не обладала экстраординарной эмпатией, но ее мозгу потребовалось всего несколько минут, чтобы проскользнуть в сознание Паркера и развернуть его перед собой, словно панно. Карнавал Паркера будет таким же, как и любой другой: излишество и раскованность, даже разнузданность, выплеснутые в безбрежный чудовищно больной мир, в котором они все жили, в мир стен, отделявших привилегированных от обездоленных. Обездоленные дошли до точки кипения. Мозг Лили рисовал картины быстрее, чем она успевала их анализировать, и когда грузовик достиг комплекса Безопасности, она успела перевидать в голове конец мира, вакханалию злобы и мести. Теперь ликование Паркера было легко понять: возможно, для Лучшего мира он слишком испорчен, но первого сентября Тир собирался выпустить его в мир настоящий.

«Я должна рассказать Безопасности, – подумала Лили. – Должна кого-то предупредить».

Но это было невозможно. Даже если кто-то ей поверит, не было никакой возможности рассказать о Паркере, не сообщая о Тире. Конечно, они все равно спросят о Тире, и, вопреки его словам, Лили подозревала, что не продержится на допросе долго.

«Я не могу им ничего рассказать. – Лили решительно боролась с очередной волной тошноты. – Я должна молчать до второго сентября. Это моя работа. Это все, что я могу сейчас для них сделать».

Один из охранников открыл простую черную металлическую дверь и отступил назад.

– Найдите ей пустую комнату.

Лили отконвоировали по темному узкому коридору, полному дверей.

Она почувствовала внезапное дежавю, настолько сильное, что оно обрушилось на нее, словно волна, обволакивая все вокруг. Она бывала здесь прежде. Определенно. Ее посадили в небольшую комнатку, флуоресцентного света в которой едва хватало для освещения стального стола и двух стульев, прикрученных к полу. Мужчина с пистолетом пристегнул Лили к стулу, а потом ее оставили тупо пялиться в стену, закрыв за собой дверь.

Грег умер. Лили неотступно держалась этой мысли, потому что, несмотря на нынешнее затруднительное положение, черпала в ней утешение. Неважно, что происходило сейчас, – Грега больше не будет, никогда. Она уснула и увидела во сне, что снова оказалась на заднем дворе, отползающая к кухонной двери. За спиной было что-то ужасное, и Лили знала, что если она доберется до двери, то найдет утешение. Она нащупывала дверную ручку, когда в ее лодыжку вцепилась рука, заставляя ее закричать. Задний двор рассыпался на куски, и она снова оказалась в длинном, полной дверей, коридоре, спотыкающаяся и потерянная. Свет был тускло-оранжевым: не флуоресцентным, но факельным, и Грег больше не казался важным. Он стал ничем, потому что в ее руках была великая судьба, судьба страны, судьба…

– Тирлинга, – пробормотала Лили, резко просыпаясь. Сон рассеялся, оставляя ее со сбивающим с толку остаточным изображением факела перед глазами. Кто-то облил ее водой. Она была насквозь мокрой.

– Вот и вы.

Спинка стула, казалось, впилась в нее когтями, и Лили застонала, выпрямляясь. Она чувствовала себя так, словно проспала несколько часов. Возможно, уже даже настало утро, но в тесной комнатке сказать наверняка не было никакой возможности.

Напротив нее сидел худой, словно лезвие, мужчина, с заостренным лицом и большими темными глазами, подчеркнутыми изогнутыми аккуратными черными бровями. Он скрестил ноги, положив одну поверх другой, а руки сложил на коленях. Поза казалась очень чопорной, но каким-то образом вписывалась в окружающую обстановку. Под темной формой Безопасности мужчина выглядел, как бухгалтер, скрывающий ряд неприятных привычек. Он поднял экран со стола, и Лили увидела собственное перевернутое лицо, глядящее на нее со стальной поверхности.

– Лили Мэйхью, урожденная Фримен. У вас выдался непростой день.

Лили смотрела на него, ее лицо оставалось пустым и недоуменным, хотя ее снова охватило беспокойство. Она не должна все испортить.

– Где мы?

– Вас это не волнует, – приветливо ответил бухгалтер. – Все, что вас волнует, так это как отсюда выйти, не так ли?

– Не понимаю.

– Понимаете-понимаете, миссис Мэйхью. Одно из качеств, благодаря которым я получил свою нынешнюю должность, – это нюх на членов «Голубого Горизонта». Вы выглядите, как и все другие, что-то в глазах… вы все выглядите, словно видели самого Христа и вернулись со свидетельством о нем. Вы видели Христа, миссис Мэйхью?

Лили покачала головой.

– А что вы видели?

– Я не понимаю, о чем вы, – терпеливо ответила Лили. – Я думала, что попала сюда из-за мужа.

– Конечно. Но национальная безопасность превыше местной преступности, и я располагаю большой свободой выбора в этом вопросе. Сказать по чести, следствие может пойти в любом направлении. С одной стороны, у нас Лили Мэйхью, жестоко избитая жена, чья жизнь находилась в опасности, действовавшая в рамках самозащиты. А с другой – Лили Мэйхью, изменщица, соблазнившая своего черного телохранителя – телохранителя-сепаратиста, заметим, – а потом убедившая его помочь ей с убийством своего мужа.

Он наклонился вперед, продолжая улыбаться приятной улыбкой.

– Видите, миссис Мэйхью, свобода выбора. Следствие, повторяю, может пойти в любом направлении.

Лили уставилась на него, не в силах ответить. Все внутри нее, казалось, заледенело.

Соблазнила Джонатана? Он действительно это сказал?

– Что до меня, меня не интересует ваш муж. По правде говоря, я тоже считаю Грега полным козлом. Но меня чрезвычайно интересует, можно сказать, почти до одержимости интересует, что вы делали в бостонском порту вчера рано утром.

– Ничего не делала, – ответила Лили. В горло будто залезла лягушка, и она пыталась откашлянуть ее. – Я направлялась в ту сторону, но у меня угнали машину на Трассе 84, прямо на границе Массачусетса.

Улыбка бухгалтера стала шире, и он покачал головой.

– Какая трагедия! Но продолжайте же!

– Я позвонила своему телохранителю, чтобы он меня забрал, и он привез меня домой.

– Как все аккуратненько. – Он побарабанил пальцами по стальной поверхности стола, и Лили услышала собственный голос, раздающийся из динамиков слева.

– Джонатан?

– Где вы, миссис Эм? – Помехи, перебивающие разговор, полностью исчезли, голос Джонатана стал кристально чистым.

– Миссис Эм?

– Я еду в Бостон.

– А что в Бостоне?

– Склад! Порт! Они в беде, Джонатан! Грег и Арни Уэлч на ужине…

– Миссис Эм? Я вас не слышу! Не ездите в Бостон!

– Джонатан?

Звонок прервался.