– Нежить! Стая выскребышей! Все в замок! – крикнул Тиверс, ему вторили военные, заталкивая людей в двери. Большая часть кинулась к грузовику – помогать вынести раненых.

Осокин схватил меня за локоть, аккуратно подтолкнул в сторону крыльца, и я беспрекословно бросилась ко входу. Санитарки, снимавшие с веревок белье, тоже со всех ног неслись к замку. Визжала сирена, из дверей выходили охранники с огнеметами. Бойцов спешно выгружали из машины, в холле закрывали окна и ставни, водителю приказали развернуть грузовик так, чтобы закрыть вход, – он только успел взбежать на крыльцо, когда раздались гул огнеметов и выстрелы. Двери захлопнулись, оставив снаружи наших защитников. Там остался и Тиверс.

Внутри были мои гвардейцы – вооруженные, они занимали позиции у закрытых окон. Раненых, вынесенных из грузовика, положили прямо на пол, растерянные санитары топтались рядом.

– Наверх их всех! – приказала я, прощупывая пульс у бледного дядьки с перемотанной грудью – во время переноса он потерял сознание, и бинты сейчас быстро пропитывала свежая кровь.

Началась суета. Часть гвардейцев организовывали пациентов – чтобы те, кто в состоянии идти, двигались наверх, лежачих кто-то уже тащил на себе, но всех вынести быстро было невозможно, а некоторых и вовсе не стоило трогать. Я увидела майора Лариди, которая помогала подняться по лестнице бойцу с загипсованной ногой.

Снаружи слышался противный, ввинчивающийся в уши вой и рев огня. Закричал и захлебнулся криком человек, что-то ударилось в створки двери так, что она содрогнулась. Рядом со мной возник капитан Осокин.

– Ваша светлость, немедленно спускайтесь в подземный ход, – приказал он.

– Да, капитан. – Я отступила, чтобы пропустить носилки, сделала несколько шагов в сторону черной лестницы… и в это время раздался треск и звон разбитого стекла. В одно из окон, выбив ставни, ворвалась омерзительная огромная туша и плюхнулась сморщенным отвисшим брюхом в пяти шагах от меня. Она воняла уксусом и тухлым мясом и была до отвращения похожа на человека – только раздутого до размеров коровы, с сизой склизкой кожей, слепого, отрастившего себе огромную узкую пасть и вставшего на четвереньки, с вывернутыми конечностями и длинными кривыми когтями.

Завизжали женщины, закричали мужчины, Осокин дернул меня за спину и начал стрелять. Стреляли и остальные гвардейцы, и с каждым выстрелом на теле твари расцветали черные отверстия, разрастающиеся до огромных дыр, из которых тек гной. Выскребыш дернулся вперед – но ему уже пробили лапы, разлезшиеся пятнами черной жижи, в которой сверкали серебром пули. То и дело в закрытые ставни раздавались глухие удары, а изрешеченная тварь, разваливаясь на куски, извивалась, выла и упорно ползла вперед. Осокин развернулся ко мне, и тут в разбитое окно ворвалось еще одно чудовище, а секундой позднее от страшного удара треснула и медленно рухнула внутрь дверь. В холл впрыгнули сразу два выскребыша и завыли, припадая на передние конечности и поводя длинными огромными пастями.

Снова раздались выстрелы. Одна из тварей перекрыла проход к центральной лестнице и сейчас подбиралась к лежачим больным.

– Назад! – крикнул мне капитан. Я послушно бросилась в сторону кухни, туда, где прятались несколько женщин – среди них была и рыжеволосая Софи, – когда передо мной обрушились ставни, посыпалось стекло, и на пол приземлилось еще одно неживое существо. Открыло пасть, завопило мне прямо в лицо, дернулось вперед, выбрасывая скрюченные лапы с когтями, способными располосовать меня до костей, – я с ужасом увидела, как расширяется его кольчатая беззубая глотка, способная заглотить меня, как внутри двигаются какие-то склизкие крючки… От страха меня словно электрическим разрядом шарахнуло: по рукам пронеслась обжигающая волна, я с визгом выбро0сила ладони вперед и снесла чудовище потоком пламени, превратившим в пепел и его, и ставни окон за ним, поднявшимся до потолка и закоптившим стены.

В холле наступила такая тишина, что стало слышно, как кричат за выбитой дверью люди и воют выскребыши. Я развернулась – оба оставшихся чудовища были уже уничтожены. Посмотрела на свои руки – они дрожали и были окутаны сияющим, рвущимся в стороны золотым маревом, способным расплавить камни, – и сипло попросила рванувшего ко мне капитана Осокина:

– Не подходите.

– Марина Михайловна! – взмолился он.

– Я тут сейчас все и всех сожгу! – в панике заорала я, с усилием сдерживая яростно рвущееся из меня пламя. – Мне нужно наружу, понимаете?! Я не умею это контролировать!!!

Он вздохнул и двинулся в сторону, пропуская меня.

– За ней! – приказал одному из гвардейцев и сам пошел следом, перезаряжая пистолет.

Снаружи шел бой. Невыносимо воняло уксусом, кровью и тухлым мясом. Прямо на крыльце твари когтями рвали и заглатывали одного из людей Леймина. Ему уже было не помочь – половины тела не было, – и я, чувствуя, как вскипают на глазах слезы, повернула руки ладонями вниз – и нежить испарилась в огненном столбе. От жара треснуло крыльцо, а я пошла дальше. Вокруг второго грузовика кружило еще несколько особей – люди, сгрудившись в кузове, отчаянно отталкивали их пожарными баграми, заметили меня, закричали… Развернулись ко мне и чудовища, рванулись в прыжках – я успела их испепелить, едва не задев грузовик. Стая нежити оказалась огромной. Ко мне, к дверям замка то и дело бросалась то одна, то другая тварь – гвардейцы расстреливали их, я жгла, и огонь мой с каждым разом становился все слабее. От воя уже болела голова, ревели вокруг огнеметы, гремели выстрелы. Я наконец-то вспомнила, как Талия учила Василину ставить щит – и он, большой, переливающийся золотом, встал надо мной и гвардейцами, закрыв двери замка, как затычкой. Снова кинулась к нам одна из тварей. Я попыталась ударить огнем, но не вышло. Руки стали остывать, истаяло золотое марево. Меня затрясло от озноба, повело в сторону. Выскребыш бился о щит, гвардейцы расстреливали его, а капитан Осокин, подхватив меня, подставил плечо.

– Марина Михайловна, в замок?

– Подождите, – попросила я, глядя, как оседает у щита уничтоженная тварь. – Давайте выведем людей из грузовика.

Последних выскребышей уничтожили несколькими минутами позже. Вдруг оказалось, что почти стемнело, и из выбитых окон и дверей Вейна падали косые полосы электрического света. Я сидела на крыльце среди суеты – щит снять не сумела и смиренно пыталась сделать это раз за разом, в странном оцепенении поглядывая на длинные проплешины выгоревшей травы и треснувшие камни. Выйти из-под щита могли свободно все, кроме меня, а вот чтобы накрыть им грузовик, пришлось вспоминать, что нужно усилием воли сделать купол проницаемым. Я старалась, но так устала, что даже думать было больно.

Выходит, мой огонь просыпается только в экстремальных ситуациях.

Я посмотрела на дрожащие руки и вздохнула: вернулось забытое желание покурить. Когда война закончится, надо обязательно научиться управлять своим пламенем, иначе быть беде – сегодня я едва не спалила замок. Я давно привыкла считать, что гораздо слабее старших сестер, да и из родовых умений могла уверенно похвастаться только поиском родных. Если призрачные плети, которыми пользовалась мама и невольно сумела создать и я, чтобы отшвырнуть Люка, были мне хотя бы знакомы, то такие способности очень пугали. Пусть и пришлись как нельзя кстати. Ведь не проснись они сейчас, жертв было бы куда больше.