Франции шлюхи будут лучше, хотя Рубену особенно понравилась одна из тех четырех, с которыми он был. Он прозвал ее Хохотушкой. Она позволила ему связать ее и все время хихикала. Одна из шлюх Эрнандеса увидела его член и спросила, un nègre[75] ли он.

Когда они прибыли во Францию, Фрэнк по-прежнему не знал, где немцы, зато там было полно янки и французов. Стоял солнечный день. Повсюду виднелись крейсеры и миноносцы, и Фрэнк насчитал семь авианосцев. Самолеты рисовали в небе следы, будто участвуя в авиашоу. Диверсионно-десантные отряды хорошо выполнили свою работу. С неба падали десантники, на воздушных потоках даже скользили планеры. Фрэнк и его взвод спустились по трапу и до середины бедра окунулись в теплую, спокойную воду. С брызгами и шумом они добрались до берега и рассредоточились. А потом двинулись в глубь материка и всего за день дошли до Ле-Мюи.

Когда через три месяца после Сен-Тропе они увидели Рейн, Фрэнка несколько удивило, насколько эта река узкая. Страсбург со всех сторон окружали реки и ручьи, и в самом городе было на что посмотреть, несмотря на то что союзники его без конца бомбили, а немцы сожгли все, что могли, но Рейн оказался узким и спокойным, аккуратно заключенным в оправу укрепленных берегов. Реку пересекали изящные старые мосты. Немцы на другом берегу притихли, и Фрэнк подозревал, что причиной тому типичное коварство гансов – они таятся, словно кролики, пока им на глаза не попадутся солдаты, и тогда уж открывают мощный огонь. Но Рубен был готов, и вернувшийся в часть Корнхилл тоже. В полночь они вступили на мост – затейливую каменную конструкцию – и опасливо, шаг за шагом, пересекли его. Все прошло быстро, но на немецких огневых точках не было заметно ни одного часового – все более подозрительно. Рядовой Рубен едва ли не скакал, когда ступил на немецкую землю, но при его малом росте его трудно было подстрелить; Фрэнк не знал, что именно оберегало его – скорость, рост или вообще ничего. Фрэнк и рядовой Корнхилл вели себя более осторожно, но реакции по-прежнему не было.

– Думаешь, они все вырубились, капрал? – прошептал рядовой Корнхилл.

– Нам повезло, если так, рядовой.

Они догнали рядового Рубена, и все трое, пригнувшись, утиным шагом подкрались к первому огневому сооружению, скрываясь в темноте, замерзшей траве и за рядом голых деревьев. Подобравшись совсем близко, рядовой Рубен достал две гранаты, но чеку вытаскивать не стал.

И хорошо, потому что внутри было пусто и холодно. Похоже, здесь уже несколько недель не было ни души. Не осталось ни завалявшегося патрона, ни клочка бумаги. Перед тем как уйти, гансы тщательно прибрались.

Через час они дошли до следующего огневого сооружения, расположенного в ста ярдах вверх по реке. Там тоже никого и ничего не было. Обратно к мосту они шли прогулочным шагом, выпрямившись, лишь иногда ускоряя шаг из-за холода, но никак не скрываясь. Это был финальный тест. Если рядом был кто-то, кто хотел пристрелить их, он бы уже выстрелил.

Все патрули доложили то же самое – никого. По мере того как подтягивались артиллерия, инженерный корпус и остаток Седьмой армии, Фрэнк начал ощущать волнение: завтра Германия, а вскоре Берлин. Стоял конец ноября. Трех лет войны более чем достаточно.

К середине утра, когда Фрэнк очнулся от дремы, наступление уже произошло; они взяли Рейн. Во время инспекции строя генерал Деверс выглядел радостно возбужденным. Фрэнк не знал, почему генералу было приказано провести войско через Ривьеру, а потом вверх по Рейну, где военных действий (по крайней мере по сравнению с Италией) было достаточно лишь для того, чтобы не дать им расслабиться. Они ждали.

На следующий день, когда солдаты узнали, что они никуда не идут, что сам Эйзенхауэр отказался пускать их, у них появилось несколько объяснений. Корнхилл считал, что Айк[76], видно, знает, что за рекой притаилось большое немецкое войско – все будет как в Кассеринском переходе; возможно, там окажется сам Роммель.

– Роммель мертв, – возразил Фрэнк.

– Ты действительно в это веришь? – спросил Корнхилл. – Я – нет. Ясно же, что это трюк. Просто Айк осторожничает, и правильно делает.

Рубен высказал другое мнение: Айк настолько боится немцев, что не верит собственным глазам. Немцев здесь нет, но раньше они попадались так часто, что должны быть здесь и сейчас. Рубену Айк совсем не нравился – он и раньше встречал подобных ему людей, которые всегда говорили: а что, если, а что, если.

– Разве от такого типа есть толк в бою?

Фрэнк видел, что на самом деле мнения Рубена и Корнхилла не так уж разнятся.

Ну а Фрэнк просто приписал это очередной проблеме с картами – армия почти никогда не знала, куда направляется, и всегда удивлялась, увидев, что перед ней оказывалось на самом деле. Три года Фрэнк относился к приказам сверху со стопроцентным подозрением. Он доверял только Деверсу, а все почему? Деверс говорил: «Мы идем сюда», – и они шли именно туда. Деверс говорил: «Ждите того-то и того-то», – и это сбывалось. Но по слухам, Айк недолюбливал Деверса, и Фрэнк решил, что причина как раз вот в чем: в отличие от всех остальных, Деверс не прятал голову в песок.

1945

Розанна не знала ничего, кроме того, что Фрэнк во Франции, а там очень плохо. Писал ли он? Разрешали ли ему писать? Летом он прислал два письма с Корсики, а осенью еще два – одно из города под названием Безансон (насколько она помнила, были такие кружева), а другое из Лиона. В Лионе он писал про какие-то римские руины. В своих письмах ему мастерски удавалось ничего не сказать. То, что он жив, – это ее дело, а то, чем он занимается, – нет. Она даже не знала, участвовал ли он в так называемой «Битве