притихнув, снова начала плакать. Когда Розанна в последний раз видела, чтобы ее дети плакали? Наверное, Джоуи плакал из-за какого-нибудь мертвого животного. Но это было много лет назад. На похоронах Рольфа или Омы никто не плакал. Розанна сказала:

– Вы красивая девушка, Хильди. Вам нужно найти кого-нибудь другого.

Хильди покачала головой.

– Я пыталась. И один даже сделал мне предложение, но я не смогла. Я не могу забыть Фрэнка.

– А что говорит ваша мать?

– Она ничего не знает. Фрэнк ни разу не был в Декоре, он ни с кем не знаком.

– Ну вот вам и ответ, – сказала Розанна.

– Я не могу, – повторила Хильди.

Разговор прервался из-за Клэр, влетевшей в переднюю дверь с вопросом:

– Чья это машина? Привет! Вы кто?

Эта девушка, Хильди, взяла себя в руки секунды за две, так быстро, что Розанна готова была поспорить, Клэр и не догадывается, что за сцену она едва не застала. Хильди улыбнулась, взяла перчатку, которую Розанна положила на стол, и надела ее.

– Это моя машина, – сказала она. – Я Хильди Бергстром. Я училась с твоим братом в колледже, а сейчас просто проезжала мимо. Ты Клэр?

Клэр кивнула.

– Что ж, мне пора, если я хочу добраться до Альберт-Ли в приличное время.

Она встала и надела пальто. «С виду она действительно совершенство», – подумала Розанна. Макияж практически не смазался, а значит, дело не в нем – это ее природная красота. С чисто биологической точки зрения две такие особи, как Фрэнк и Хильди, непременно произвели бы на свет некое совершенство, не правда ли?

Розанна проводила Хильди до двери, а Клэр дошла с ней до машины. Вернулась она с коробкой помадки.

– Она милая, – сказала Клэр.

– Да, – согласилась Розанна.

В Германии Рубен завел себе небольшой бизнес, и Фрэнк ему не мешал. В каждом городе или деревне, через которые они проходили, Рубен заходил в дома и лавки и подворовывал. Это было несложно – гансы бежали при виде приближающихся американцев и не всегда запирали за собой двери. А даже если запирали, то Рубен просто выламывал их или разбивал окно. Если в доме кто-то прятался, Рубен выгонял их, а потом рылся в вещах. Иногда попадались драгоценности, но его больше интересовали кружева и статуэтки, красивые ножи для вскрытия конвертов, музыкальные шкатулки, небольшие миниатюры, которые он вынимал из рамок, серебряные расчески и ручные зеркальца. Каждый день он брал по одной-две вещицы. Фрэнка больше всего поражало, что в домах вообще были двери, а также оконные стекла, крыши и красивые вещи. Фрэнк не возражал против того, чтобы Рубен забрал кое-какие безделушки для лавки своего кузена в Кейп-Мэй, Нью-Джерси. Самому Фрэнку хотелось бы вывезти порох, который использовали немцы: он не давал дыма и ничем не выявлял позицию стрелка. Или автоматы, которые стреляли так быстро, что издавали один долгий жужжащий звук вместо серии залпов, как американские ружья. Танки. Бомбардировщики Ju 88. «Прыгающие Бетти»[79]. Мины «Теллер». У русских было больше людей, у американцев больше денег, но немцы обладали знаниями, о которых профессор Каллхейн мог лишь мечтать.

Концлагерь, который они обнаружили, назывался «Кауферинг». Все заключенные, едва живые, разместились в землянках с крышей. Мужчины (или мальчики) напоминали скелеты, завернутые в лохмотья. Ничего подобного Фрэнк нигде не видел, даже во Франции, даже в Италии. Трудно сказать, что производило более ужасающее впечатление: множество замученных до смерти трупов, лежавших на земле, криво раскинув тощие, словно палки, руки и ноги и запрокинув головы назад, будто все еще крича от боли, или поразительно похожие на них живые, которые все еще держались на ногах (с трудом) и дышали. Очевидно, их заставляли строить самолеты или ракеты, но Фрэнк не понимал, как они могли хотя бы поднять инструменты. Фрэнк слышал, что другая часть наткнулась на пленных, которых гансы гнали в глубь Германии. Похоже, последнее, что собирались сделать немцы и что было для них важнее всего, – это застрелить своих рабов. Эти рабы были евреями. Как Юлиус. Как Роза. От этого у Фрэнка кровь застывала в жилах, чего никогда не случалось на поле боя.

Побывали они также и в летней резиденции Гитлера, в Бергхофе. Хотя ее почти полностью разбомбили до того, как они туда добрались, там еще было на что посмотреть. Место, где Гитлер якобы каждый день пил чай, и еще одно место, повыше, уцелели. Рубен занялся поиском предметов в саду и таки нашел два: ложку под кустом и пуговицу. Он говорил всем, что это пуговица самого Гитлера, отскочившая с его ширинки, когда он описался от страха. Но Фрэнк заметил, что Гитлер не бывал здесь с июля прошлого года.

– Он знал, что мы идем, – возразил Рубен.

Эти сувениры он намеревался оставить себе, «разве что дадут хорошую цену».

К тому времени, как они добрались до Берхтесгадена, пошли слухи о русских: что Айк не хочет сражаться с русскими, что русские взяли Берлин, что русские ордой идут с востока и теперь они повсюду, что русских не остановить, что их собственным частям приказано встретить Пятую армию, которая идет через Италию, так что если русские появятся там, они могли бы отбросить их назад в Германию, или Чехословакию, или куда-нибудь еще. Русских было так много, что они могли добраться аж до западной Франции – поэтому никого не отправляли ни домой, ни на Тихий океан. Вполне могла начаться следующая война.

Благодаря Элоизе и Юлиусу, Фрэнк был единственным из своего окружения, кто имел хоть какое-то представление о Сталине, но все те месяцы, что он провел в Чикаго, когда Элоиза и Юлиус спорили друг с другом, сделали свое дело: вопрос был не в том, способен ли Сталин уничтожать своих