– Ты не поможешь нарезать? – Он поднял изуродованную руку.

Лиша вскинула брови:

– На скрипке ты играл ловко. Что случилось с твоими пальцами?

– Просто я терпеть не могу есть в одиночестве, – засмеялся Рожер.

Лиша улыбнулась, присела на краешек кровати и взяла нож и вилку. Она отрезала добрый кусок мяса, обмакнула его в подливку, добавила немного картошки и поднесла вилку к губам Рожера. Юноша улыбнулся, и капля подливки вытекла у него изо рта. Лиша усмехнулась. Рожер покраснел, его бледные щеки стали одного цвета с волосами.

– Я и сам могу держать вилку, – сказал он.

– Мне нарезать мясо и уйти?

Рожер отчаянно замотал головой.

– Тогда цыц. – Она поднесла к его губам второй кусок.

– Знаешь, это не моя скрипка. – Помолчав, Рожер взглянул на инструмент. – Это скрипка Джайкоба. Моя сломалась, когда…

Он осекся, и Лиша нахмурилась. Прошел месяц, но Рожер по-прежнему отказывался говорить о нападении даже под нажимом стражника. Он послал за своими немногочисленными пожитками, но, насколько знала Лиша, так и не связался с гильдией жонглеров и не сообщил, что произошло.

– Ты не виноват, – сказала Лиша, заметив, что его глаза затуманились. – Ты его не убивал.

– Я его все равно что убил.

– Что ты имеешь в виду?

Рожер отвел глаза:

– Я… вынудил его вернуться на сцену. Он был бы жив, если бы…

– Разве он не говорил, что это лучшее, что с ним случилось за последние двадцать лет? – возразила Лиша. – За эти короткие дни он прожил больше, чем за долгие годы в гильдейской каморке.

Рожер кивнул, но в глазах стояли слезы. Лиша сжала его руку.

– Травницы часто видят смерть. Поверь, еще никто не отправлялся к Создателю, успев завершить все земные дела. Каждому отмерен свой срок, и продлить его не дано.

– И все же он слишком короток для тех, кого я встречаю на своем пути, – вздохнул Рожер.

– Я видела безвременную смерть многих, кто и не слышал о Рожере Восьмипалом. Это тоже твоя вина?

Она сунула ему в рот ломтик мяса, и Рожер взглянул на нее.

– Мертвым не полегчает, если ты разрушишь свою жизнь чувством вины, – добавила Лиша.

* * *

Когда прибыл вестник, у Лиши в руках была охапка белья. Она сунула письмо Вайки в фартук и занялась другими делами. Когда она убрала выстиранное белье, прибежала девчушка и доложила, что пациент кашляет кровью. Затем пришлось вправлять сломанную руку и заодно дать урок ученицам.

Не успела она оглянуться, как солнце уже село и девушки легли спать. Лиша прикрутила фитили, чтобы лампы светили тусклым оранжевым светом, и в последний раз прошла между кроватями, чтобы проверить, все ли пациенты хорошо себя чувствуют, прежде чем подняться наверх. По пути она поймала взгляд Рожера. Юноша поманил ее, но она улыбнулась и покачала головой. Она наставила на него палец, затем сложила руки словно в молитве, прижалась к ним щекой и закрыла глаза.

Рожер нахмурился, но она подмигнула ему и пошла дальше, зная, что он не отправится следом. Гипс сняли, но юноша жаловался на боль и слабость, хотя перелом зажил хорошо.

В конце комнаты Лиша остановилась налить себе воды. Стояла теплая летняя ночь, и кувшин запотел. Лиша рассеянно вытерла руку о фартук и почувствовала хруст бумаги. Она вспомнила о письме Вайки, вытащила его, сломала печать большим пальцем и наклонила лист к лампе, не отрываясь от чашки.

Через мгновение глиняная чашка упала на пол и раскололась, но Лиша этого не заметила. Она сжала в кулаке листок и выбежала из комнаты.

* * *

Когда Рожер нашел Лишу, она тихо плакала в темной кухне.

– Что случилось? – спросил он, тяжело опираясь на трость.

– Рожер? – Лиша шмыгнула носом. – Почему ты не в постели?

Рожер не ответил. Он подошел и сел рядом:

– Плохие новости из дома?

Лиша посмотрела на него и кивнула.

– Помнишь, мой отец простудился? – Она подождала, пока Рожер кивнет. – Он шел на поправку, но болезнь вернулась. Это оказалась горячка. Прокатилась по всей Лощине. Большинство должно выздороветь, но самые слабые…

Она снова заплакала.

– Кто-то знакомый? – спросил Рожер и немедленно себя выругал. Ну конечно же, кто-то знакомый. В деревушках все друг друга знают.

Лиша не заметила оговорки.

– Моя наставница, Бруна. – На фартук падали крупные слезы. – Еще несколько человек и пара детишек, которых я даже ни разу не видела. Всего дюжина, и половина города до сих пор не поправилась. Мой отец совсем плох.

– Соболезную, – произнес Рожер.

– Не жалей меня, это моя вина.

– Что?

– Я должна была быть там. Я не всегда была ученицей Джизелл. Я обещала вернуться в Лесорубову Лощину, когда закончу учиться. Если бы я сдержала обещание, я была бы сейчас там, и тогда…

– Я видел в Опушке, как люди умирали от горячки. Их смерть тоже на твоей совести? А тех, кто умирает в этом самом городе, потому что ты не можешь помочь всем?

– Это не то же самое, и ты это знаешь.

– Неужели? Ты сама сказала, что мертвым не полегчает, если ты разрушишь свою жизнь чувством вины.

Лиша взглянула на него круглыми мокрыми глазами.

– И что ты намерена делать? – спросил Рожер. – Плакать ночь напролет или собираться?

– Собираться?

– У меня есть переносной круг вестников. Утром отправимся в Лесорубову Лощину.

– Рожер, ты еле ходишь! – запротестовала Лиша.

Рожер поднял трость, положил на кухонную стойку и встал. Он двигался немного скованно, но без посторонней помощи.

– Притворялся ради теплой постели и любящих женщин?

– Ничего подобного! – покраснел Рожер. – Просто я… еще не готов выступать.

– Но ты сможешь дойти до Лесорубовой Лощины? Это неделя без лошади.

– Вряд ли мне придется делать по пути сальто. Смогу.

Лиша скрестила руки на груди и покачала головой:

– Нет. Я запрещаю.

– Ученицам своим запрещай.

– Ты мой пациент, – парировала Лиша, – и я запрещаю тебе подвергать свое здоровье опасности. Я найму вестника.

– Удачи. Следующий вестник на юг отправится только через неделю, а свободных в это время года нет. Придется выложить целое состояние, чтобы кто-нибудь бросил все дела и отвез тебя в Лесорубову Лощину. К тому же я могу отогнать подземников игрой на скрипке. Вестники такого не умеют.

– Ну конечно можешь. – По тону Лиши было ясно, что она ему ничуть не поверила. – Но мне нужна быстрая лошадь, а не волшебная скрипка.