Однако чем быстрее росла северная армия, тем труднее становилось белому правительству ее обслуживать и содержать. В значительной мере трудности снабжения армии были связаны с прекращением союзных поставок. Еще накануне эвакуации союзники перестали поставлять на Север продовольствие, предметы первой необходимости и вооружение. Более того, полагая, что белым одним долго не продержаться, союзное командование вывезло или уничтожило значительную часть уже находившихся на Севере запасов. Продукты и оружие часто топились в реке прямо на глазах у белых солдат. Только в Мурманском крае, который, как предполагалось, мог продержаться дольше, союзники оставили шестимесячный запас снабжения[872]. Ожидая со дня на день падения Архангельска, союзные власти не спешили передавать белому командованию и находившиеся в их пользовании русские ледоколы. И даже имевшиеся на Севере суда часто нельзя было задействовать для организации снабжения, так как для них не было угля[873].

Осенью 1919 г. перед северным руководством вновь остро встала продовольственная проблема. Чтобы снабдить население области хлебом, в августе – сентябре 1919 г. из Архангельска в Сибирь направилась беспрецедентная морская торговая экспедиция под руководством известного полярного исследователя Б.А. Вилькицкого, прошедшая вдоль Северного морского пути к устью Оби. Однако из-за трудных погодных условий и политического хаоса в Сибири оттуда удалось получить лишь груз, равный пяти процентам годовой потребности Архангельской губернии в хлебе[874]. Помимо этого, белые власти, не имевшие валютных запасов для закупок продовольствия за рубежом, с большим трудом смогли договориться о покупке в кредит крупной партии муки в Америке. Однако эти поставки обеспечивали жителей области только по «голодной» норме и только до весны[875]. Тем временем успешное осеннее наступление распространило контроль Архангельска на новые территории с голодающим населением, которое необходимо было кормить[876].

Осенью 1919 г. белое правительство вынуждено было сократить норму выдачи хлеба. В Архангельске она уменьшилась в среднем с 20 до 15 фунтов в месяц, а в некоторых сельских районах не превышала пяти фунтов[877]. Тем временем запустение промыслов не позволяло населению пополнять рацион местными продуктами. Продовольственная нужда заставила правительство даже пойти на такую крайне непопулярную меру, как сокращение армейского пайка. Солдаты в письмах домой жаловались, что «то, что раньше давали сверх пайка, дают вместо пайка» и что даже в новый год солдат кормили гнилой рыбой[878]. Продовольственный кризис имел ощутимые политические последствия. Британский офицер связи, находившийся в Архангельске, доносил в Лондон в январе 1920 г., что теперь «многие солдаты говорят, что еда у большевиков не намного хуже, чем у них»[879]. Отмечая недостаток продовольствия, обмундирования и вооружения, генерал Миллер телеграфировал русским послам в Париже и Лондоне, что, если ситуация с поставками не изменится, скоро армия «сама начнет разбегаться по домам, потому что ее перестанут кормить и одевать»[880].

К концу 1919 г. в Северной области обострилась нехватка всех продуктов питания, одежды, фуража. Это толкало военные власти на все более широкие реквизиции. В ноябре был издан приказ, который обязал крестьян сообщить сведения о имевшихся в хозяйстве полушубках для реквизиции их по твердым ценам для нужд армии. Появились запреты на вывоз сена, мяса и других продуктов из прифронтовых районов. Кроме того, из-за крайней нужды местные военачальники нередко пренебрегали установленными правилами и широко конфисковали крестьянское имущество без оплаты и даже без каких-либо расписок[881]. Постоянные ревизиции не только вызывали возмущение населения, но и влияли на настроение фронта. Солдаты жаловались, что, пока они воюют, правительство обирает их хозяйства[882].

Непомерно выросшая армия легла тяжелым грузом на население области, несшее повинности для нужд фронта. Наиболее обременительными для деревни были постоянные конские мобилизации и гужевая повинность. Так как в области не было железных дорог, проходивших параллельно фронту, значительная часть перевозок приходилась на крестьянские подводы. Возчики проделывали путь в десятки и сотни километров, надолго покидая свои хозяйства. Лошади массово гибли от перенапряжения и бескормицы. Однако плату, выдаваемую за извоз и реквизированных лошадей, быстро съедала инфляция. В результате резкого сокращения поголовья скота, например, в Холмогорском уезде к началу 1920 г. осталась лишь пятая часть имевшихся до войны лошадей. Но, как отмечали свидетели, крестьяне часто не жалели о реквизированных и павших животных, поскольку это освобождало их от гужевых перевозок[883].