Jesus Christ can't save me tonight

Put on your dress, yes wear something nice

Decide on me, yea decide on us

Oh, oh, oh, Illinois, Illinois.

Они плясали втроем, и Фислар кружил их по очереди за руки. Хохотали как дети. Харша с восторгом ловила их сияющие взоры. Такие молодые. Такие счастливые. Фислар специально пропел последнюю, быструю часть песни дважды, чтобы дольше веселиться. Тибетцы тоже смеялись сорадуясь заморским чудакам. Молодые люди хлопали в ритм их свободолюбивой, как само воплощение Америки, беззаботной песенке. И казалось – вся остановка превратилась в концертную площадку.

Но все заканчивается. Как и эта песня. Автобус уже уносил Фислара с Марианной в далекое неизвестное будущее. Если солнце не будет сиять. Сдашься ли ты, милая? Лхаце махала рукой, едва сдерживая слезы. Харша обнимала ее за плечи, печально улыбаясь в след старому проржавевшему от сырости автобусу, уносящему этих двоих прочь от затерянной в горных долинах и перевалах остановки, прочь от прошлого.

Обратно они шли молча всю дорогу. И у обеих еще играла в голове, незатейливая мелодия, напетая несостоявшимся бардом:

If the sun don't shine on me today

If the subways flood and bridges break…

Pack yourself a toothbrush dear

Pack yourself a favorite blouse…

Ветер теплый, почти жаркий. Отражается от камней, становясь нагретым. Так и льнет ко мне, как собака. Но от этого будто еще хуже. Лучше бы ледяной буран. Вот вновь метнулся и рассыпался о щеки. А пот льет градом. Тяжело идти с такой ношей в горы. Задыхаешься, останавливаешься. Потом снова идешь. И опять дыхания не хватает.

На, казалось бы, затерянных от цивилизации тропках, что бы такого в том, чтобы принять свой облик. Да нет-нет и встретиться кто-то пеший. Пилигрим, торговец, турист. Откуда бы им тут взяться, но всё же идут. Все-таки пользуются еще этой старой дорогой, по которой раньше ходили караваны мулов. Теперь же есть магистраль внизу. Широкая извилистая грунтовая дорога на полторы машины. Для здешних мест – роскошь.

Все, опять нет сил. Остановиться бы. Какое странное опустошающее чувство, когда смотришь вдаль. Склоны горных хребтов так безлики, чужды, монументальны. Желтовато-коричневые, будто песчаные, сизоватые вдалеке, в бездонных безбрежных просторах долин, что распростерлись повсюду – не хватает взгляда, чтобы объять их. Приходящее одновременно возвеличивание и свержение. Кажешься себе щепкой. И сердце вторит гулу ветра в ушах: тук-тук, тук-тук. А еще так далеко.

Когда все разъехались, настало опустошение. Хотя вроде и не общались до того. Она говорит мне – «Любила ли ты?». Да, если подумать… а потом еще подумать. И еще. То становится ясно, что вообще не знаю, что такое любовь. Как можно ее чувствовать. Что это такое? И вся жизнь как имитация. Хотя до ее слов вообще не приходило в голову думать о таком. Может только подсознательно, тайком от себя. Но так открыто, честно… Никогда. И зачем это нужно? Хотя без этого и накатывает то самое опустошающее чувство. Чувство одиночества. Одна такая в этом мире. Что поделать? Да и в компании сородичей никогда не чувствовала единство, сопричастность. Может они такие? Другие у них интересы. Не схожие с моими. Хотя если еще подумать… То может статься, что и особых интересов у меня никогда и не было, и это оправдание лишь притянуто за уши. Кто бы что не говорил, то правда такова, что если нет в тебе любви, то и снаружи ее не ощутишь. Даже если все вокруг будут сутки напролет вертеться, пытаясь окружить своей заботой, так и останешься безучастной, неприкаянной. Никто и ничто снаружи не имеет того алмазного тарана, что способен разбить ледяные стены, окружившие душу, наполненную одиночеством.

Лама Чова говорил, что никогда такого не ощущал. Где бы он ни был, в горном затворе или среди толп мирян, в чужой стране или в родительском доме, он никогда не чувствовал себя одиноким. Это, как он сказал, и есть твое эго. Оно не дает тебе даже шанса на счастье. Сливаясь с восприятием, заставляет охранять и беречь его будто сокровище какое. И потом доходит до того, что изо всех сил защищаешь саму причину своих страданий. Защищаешь свое упрямство, которое порой доводит до исступления, до принятия решений, вредящих всей жизни. Защищаешь свою гордость, а потом скрывшись в своей скорлупе, страдаешь там от недостатка воздуха. Сама себя запираешь в клетку. Защищаешь свои вспышки гнева, рушащие отношения с окружающими, называя их частью своего характера. Своей неприкосновенной личности. Сколько же можно защищать свои недостатки так, будто от этого зависит твоя жизнь? Будто не видишь, как за этим стоит до смерти перепуганное эго, смерть которого и будет для тебя обретением свободы. Да, свобода не стоит дешево. За нее нужно «умереть».

Так он говорил. Но легче всего кивнуть головой, будто понятно, ровно тогда, когда все спокойно и эти слова ничего не значат. Когда же приходит время бороться… Сколько ты продержишься? Сдашься ли ты, перед приходом нового дня, нового вызова. А они поступают и поступают, предстают пред тобой как безмолвные истуканы, давящие, угрожающие. Постоянно. Даже в полном отсутствии людей можно изводить себя до беспамятства. Можно ненавидеть себя, потом жалеть, потом хотеть умереть, потом снова себя жалеть, чувствовать вину, укорять, жаловаться на других, на жизнь, на прошлое. И так до бесконечности. Ум, подобный грязному бурлящему потоку. Вроде тех, которые бегут с гор при сходе сели. Несут за собой, уносят в себе великое собрание вещей, частиц. Вот оторванные ворота, столбы, оконные рамы, а тут и поломанный стул вдруг выплывает в грязном потоке. Чьи-то драгоценные вещи – дом, разбросанный в щепки силой стихии. Её не остановить. Просто остается наблюдать. В такой тишине и уединенности грязь ума усиливается стократно. Кажется порой – да откуда же берется такое. Ведь раньше этого не было. «Просто раньше ты не обращала внимания», – говорит Лама Чова. А когда это пройдет? Но он не отвечает, загадочно покачивая головой. Когда пройдет, тогда и пройдет. Кто знает сколько на это потребуется времени. Год, неделя, месяц, сто лет, кальпа86… Главное иди туда, в ту сторону и придешь когда-нибудь. И не важно, сколько времени это займет, ведь ты здесь и так с безначальных времен и все, что делала раньше, так это шла в обратном направлении. Все это не принесло ничего, кроме страданий, которые сейчас переживаешь. Поэтому иди, иди, превзойди и следуй за пределы87. Так и говориться. Главное без сомнений, твердой походкой.

И пока он объясняет, все вроде бы понятно. Но стоит отвернуться…, и ты снова там. Стоишь на том же самом месте, будто и не было никогда никаких изменений. И снова гнев и страх, желания и сомнения, как черные вороны, что ждут чтобы начать клевать тебя, стоит выйти из воды. Вот они, сидят на поникших ветках деревьев. Молчат. Никуда не улетали, ты просто на время отодвигаешь их в сторону. Но они остаются, притаившись ждать подходящего момента, минутной слабости, стечения обстоятельств. И эта бесплодная борьба заставляет разочароваться, поникнуть. Но нет, и тут приходит он на помощь со словами: «Воспринимай все препятствия, как благословения. Ибо если не было бы препятствий, то невозможно было бы расти, невозможно было бы определить на каком этапе пути ты находишься, невозможно понять свои слабые стороны. Без препятствий никуда. Это твои самые лучшие помощники. Радуйся им». И это – радостное усилие, безмерная практика, превосходящей все препятствия радости. Ведь переживание горя вовсе не отдаляет нас от горя, а лишь усиливает его. И чем чаще и глубже пропитываешься горем, тем быстрее оно проявится, всходит на свет. Тем проторенней его дорога. И все придет к тому, что единственной реакцией на любой раздражитель будет лишь чувство глубокого несчастья, потерянности, одиночества. И это тот путь, которым шла бесконечные эоны предыдущих жизней. А теперь раз – и наоборот. Взять и вопреки всему начать жить иначе. Реагировать иначе, вести себя по-другому. Ведь прошлый путь исхожен вдоль и поперек и как бы ни казались его дорожки родными и приятными для глаза, все они сплошь и рядом усыпаны колючими шипами ошибок, ржавыми гвоздями заблуждений и поросшие репейниками страданий. Нет, туда путь заказан, как бы ни тянуло жить по-старому, сопротивляться переменам. Поэтому, поначалу, радуйся искусственно, натужно, потом размышляй снова и снова, становись осознанней до тех пор, пока каждый день, каждую минуту и секунду радость сама не будет выливаться спонтанным потоком. А пока… пока так не получалось. Поэтому опять злилась, отчаивалась, раздражалась, в очередной раз таща на спине тяжеленный мешок цемента для строительства ступы прямо посреди горных перевалов.