Остановилась, пот вытирая. Как всю жизнь жила и даже не знала, что такое вспотеть. Ожерелья с серьгами казались самой тяжелой ношей. Как давно это было. Хотя и совсем недавно. Но все же, будто пропасть отделяла ее от того, прежнего мира, где жила свою жизнь царевны Харши, шестой в очереди на престол царя нагов Сафалы, как «мило» подметил Аймшиг. Жизнь полная пороков, сплетен, интриг. Теперь, оглядываясь назад, казалось, что самым лучшим поступком всей жизни – было спасти жизнь Марианне, хотя и таким странным способом. А кто в тот момент смог бы предложить лучше? Ну вот, до чего можно докатиться в такой глуши, бесконечно разговаривая сама с собой. Уже подвожу итоги уходящей жизни. Хотя Лама Чова приказал не отчаиваться. Это еще не конец.

Это случилось почти сразу после отъезда Марианны с Фисларом. В тот день, она уже приняла решение уйти от Джолмы, прощалась с ней накануне, а сидя вечером в свете керосиновой лампы заметила на сгибе локтя странное пятно. Сначала не обратила внимания. По мере того, как пятно росло, рос страх и приходило понимание. Как-никак каменная болезнь. Поражала нагов и других мифических существ и считалась неизлечимой в их мире. По мере запущенности, пятно разрасталось, сковывая верх тела, серой коркой, подобной камню. От рук к груди. Когда пятна доходили до сердца – оно останавливалось. Поняв, через что ей предстоит пройти, плакала утыкаясь в бордовую накидку своего гуру. А он ждал, утешал. Только не долго. Надо взять себя в руки и попытаться исправить. Созревание любой, даже самой тяжелой кармы, можно попытаться остановить, изменить. А если это невозможно исправить, если это неизбежно, то зачем плакать попусту. Доживи остаток своей жизни в радости. Таков был приказ. Строгое напутствие доброго друга. Сложно забыть его внимательный, проникающий в самое нутро взгляд, часто сменяющий приступы дикого хохота, поведения сумасшедшего.

Посовещавшись с другими монахами, сделав пару гаданий, и написав письмо в Дхарамсалу, было принято общее решение о необходимости строить ступу88. Это должно быть благоприятное место, возле дороги, которое стало бы полезным всем проходящим, пролетающим и проползающим мимо существам.

Сначала она строила просто из камней, по типу стоящих повсюду ступ, где булыжники были просто выложены друг на друга. Те ступы стояли веками не разрушаясь. Но, видимо, для Харшиной ступы в природе полагались исключения. Когда она приходила к месту на следующий день, после трудного дня поиска и выкладывания лучших, по ее мнению, камней, когда руки тянуло, а спина не разгибалась, то находила прежнее место девственно чистым, будто никто и никогда не проводил здесь никаких работ. В первый раз она растерялась. Прошла чуть дальше, вернулась, сделала круг на месте, с недоверием глядя туда, где прежде стояли зачатки будущего строения, и долго сидела рядом недоумевая. Поэтому следующий раз строила чуть подальше от заколдованного места, с которого в неизвестном направлении исчезают ступы, но опять все повторилось. Хотела было остаться ночевать рядом, чтобы увидеть, как один за другим или все сразу вдруг начнут испаряться в небытии камни, но не смогла. К вечеру подул ледяной ветер, выгнавший ее замерзшую обратно в свою пещеру, ниже по склону, из которой она только и слышала доносившееся бушевание стихии. С утра нескольких рядов, что были накануне установлены, как ветром сдуло. Тогда она рассердилась. Долго кричала куда-то в небо, грозила кулаком, лишь бы вызвать на разговор того, кто портил ей жизнь. Жаловалась на свою судьбу ламе, но тот лишь ответил, что с таким настроением ступы не строят. Это не соревнование какое-то. Не надо никого побеждать. Если духи не хотят в этом месте, то мы пойдем в другое. Но и в другом месте было то же самое. Тогда монахи собрались проводить ритуал изгнания демонов с этого места, который бойкотировал гуру Чова так и не появившись. Поэтому Харша краем ума все же осуждала его в своих неудачах. Потому как исчезновения ступ не прекратились, где бы она их не начинала. Она предполагала, что это мог быть Аймшиг, но винить его без доказательств не бралась. Для окружающих, ее случай казался вопиющим беспределом, ведь до этого нигде и никогда просто так не исчезали ступы. Монахи косились, когда она вновь и вновь приходила к гуру за советом, как на прокаженную, коей она и была даже не в переносном смысле, ведь пятно разрасталось, а работа между тем не двигалась. Поэтому в конце концов ею было принято решение цементировать камни между собой, чтобы неизвестным было сложнее все разломать. Поэтому она и тащила наверх этот тяжеленный мешочек цемента, снаружи казавшийся таким маленьким. Прямо от самой деревни, два дня пути, за которые она выматывалась до исступления. Состояния отупевшего животного. Пока она шла, гнев сменялся усталостью, усталость спокойствием, спокойствие тупостью. И где-то между усталостью и спокойствием в той очередности, вклинивалась будто золотыми прожилками сквозь бесполезную горную руду она. Безмятежность. Раз ощутив прилив блаженного покоя, Харша уже не пыталась увильнуть от обязанностей. Шла с радостью. Уже без гнева. Молчание и тишина. Облака, неподвижно лежащие кучами вдоль до самого горизонта, выстроились в шеренги, все в одной плоскости, будто лежали на невидимом подносе. Не было деревьев и травы. На такой высоте уже сложно было представить себе хоть какое-то насекомое. Ничто не мешало и не отвлекало. Когда воцарялось безветрие, мир становился застывшей картинкой. Ни шума рек, ни звуков города, ни пения птиц. Это был третий мешок. Два других лежали припрятанными в пещере неподалеку. Потом надо бы спуститься вниз, чтобы принести пластиковые бутылки, наполненные колыхающейся кристальной горной водой. Таков был план. Уже почти дошла. Будто прощаясь с белыми пухляками, лежащими на небосводе, словно их кто-то приклеил, она окинула взглядом долину, прежде чем продолжить финальный рывок, финальный подъем. Кристальная чистота и спокойствие. Казалось, ничто не может поколебать ее силы.

Но нет. Как оказалось, причем довольно быстро – может. Еще как может. Неизвестные злодеи украли предыдущие мешки, камни были раскиданы как попало, словно уже старались не так сильно, а посреди будущей ступы кто-то навалил огромную кучу. Харша в бессилии опустилась на камень. Было так обидно, словно ей при всех плюнули в лицо. Гнев распирал ее щеки прилившей к потному лицу кровью. Руки потряхивало мелкой дрожью. Ей казалось, что если бы сейчас она поймала того, кто это сделал, то порвала бы на кусочки. От злости хотелось реветь словно дикий медведь. Она чувствовала, как зубы стиснулись настолько, что заскрипели, а пальцы выдавили на ладонях красные отметины. Она старалась. Все-таки старалась взять себя в руки, дышала, терпела, как учил ее гуру. Застыла как дерево, лишь бы не дать гневу выйти. И правда, вскоре после этого, пришло отчаяние. Разрыдалась. Была же надежда на эту ступу. Нет ничего в мире, что вылечит ее, но может хоть это бы помогло… От гнева и жалости к себе осталась без сил, будто мимо проходил Аймшиг. Как же было, что лишь десять минут назад она ощущала себя такой легкой и чистой. А теперь… От нервов пятно на левой руке заболело, запульсировало. Горело и жгло, будто раскаленное железо. Хотелось сдаться, прям сейчас. Просто лечь на землю и умереть. Но раз жизнь так тяжела, разве будет легкой смерть? Она уже поняла, что для нее в этом мире нет ничего дармового.