Ауму долго плакала и все извинялась, что никак не может успокоиться.

— Так бывает, — сказал мой отец наконец, — Люди плачут, когда им больно. А тебе больно, Аюму.

Он назвал ее по имени. И вдруг ладонь его, которой гладил девочку по волосам, остановилась. Аюму… Может, папа вспомнил, что в другой его истории была девочка по имени Аюму?

Но…

Постойте-ка!

Девочка по имени Аюму была героиней другой его истории! Та, которая подружилась с кицунэ Амэноко.

Только… только в этой жизни не было лисы-оборотня по имени Амэноко. Аюму дружила только со мной. Нет, еще с тремя девочками. Хотя… Думаю, с четырьмя: хотя Хикари держалась обособленно, однако же на День девочек она к ней в гости заходила. И Дон Ми. Дон Ми, девочка, чья мама была из Кореи. Девочка, которая умела играть на хэгым. И… девочка, которая одела материнский ханбок и играла на хэгым у окна, заворожив своей игрой японского полицейского.

Только…

В той поэтичной пронзительной истории о колдовстве музыки над человеческими сердцами была не только девушка, играющая на том же инструменте, но и глава стражи, кореец, служащий корейского императора, который был заворожен музыкой, которую внезапно услышал.

А в нашей жизни был японский полицейский Сатоси-сан.

Так… Папа, какие же истории ты рассказываешь?.. Ты умеешь видеть будущее? Ты спокойно видишь жизненные тропы людей в прошлом и настоящем, и будущем?.. Или… ты бог, который сам ткет чьи-то судьбы, сочиняя про них истории?..

Покосилась на нашего доброго участкового. Взгляд того как раз скользнул за окно. Сам собой. Хотя до того он только на Аюму смотрел, долго.

Но сейчас полицейский посмотрел в окно, на улицу. На мгновение. А по улице как раз топала, припрыгивая, Дон Ми с небольшими пакетами из магазина.

Дон Ми вдруг отчего-то остановилась. Хотя прежде не смотрела по сторонам, а только вперед. А тут вдруг обернулась. Вдруг посмотрела. Прямо в сторону нашего окна.

Сатоси-сан вопросительно поднял брови. Девочка на улице повесила второй пакет на вторую руку и освободившимися пальцами сложила знак окэй. Мол, все отлично. Полицейский улыбнулся и кивнул. Девочка помахала ему рукой, опять распределила пакеты по обеим рукам и также бодро потопала дальше. Нет, может, пакеты были и тяжелые — она много всего купила — просто у нее сегодня было отличное настроение.

— Ох, простите, я отвлекся, — смущенно сказал молодой мужчина, возвращаясь телом, взглядом и мыслями к нам, — Знакомую увидел. У нее маму внезапно увезли в больницу из-за обострения болезни. Но сегодня у девочки хорошее настроение. И она жестом показала мне, что все в порядке. Значит, мама ее идет на поправку. Я этому рад.

— Ох, не Дон Ми ли проходила? — вскочила Аюму и бросилась к окну.

Но девочка, родившаяся сразу и дочерью Страны восходящего солнца, и дочерью Страны утренней свежести, уже была далеко. Она домой спешила. И нас уже не слышала. И вообще, мысли ее и душа были уже далеко от нас. Еще бы! Ведь мама ее начала поправляться! А она так переживала, когда мать заболела, когда внезапно упала дома и кричала от боли. Но теперь сердце Дон Ми было совершенно спокойно.

— Может даже, ее мать выписали сегодня? — предположил наш участковый.

— Или она хочет принести маме обед или ужин сегодня, — не смотря на собственное горе, Аюму все-таки улыбнулась думая о внезапном счастье своей знакомой или даже подруги.

— Да, и так может быть, — серьезно кивнула я.

Потом мы вспомнили уже об Аюму. Тем более, что полоски слез еще не просохли на ее щеках. Тем более, что Рескэ вдруг проворчал:

— У нас Каппа умер, а она себе прыгает! Даже не спросила, как наши дела, хотя нас увидела!

Сатоси-сан опустился на колени возле своего юного друга. Ну, не даром же у них было столько больших и страшных секретов, о которых они по-мужски, как два взрослых серьезных мужчины, поклялись не говорить никому!

Молодой мужчина обнял своего юного приятеля, встрепал ему волосы. И грустно сказал:

— Такова жизнь, мальчик. В нашем мире множество людей. Несколько миллиардов даже. Эти люди и мы — как море и несколько капель. Или даже как океан и капли. И каждое мгновение в этом мире кто-то страдает, а кто-то — радуется. Кто-то болеет. Кто-то выздоравливает. Кто-то умирает. Кто-то опять падает. А кто-то встает на ноги. Когда я плачу от боли, кто-то радуется чему-то хорошему. Когда я буду радоваться, кто-то в те же мгновения будет кричать от боли. Или даже умирать от боли. Наша жизнь — сложный узор из контрастных нитей. Темных и светлых.

— Значит… — Аюму подняла на Сатоси грустные глаза, — Когда я сейчас плачу, в этом мире тоже кто-то плачет?

— Тысяча человек, наверное, плачет. Или несколько тысяч.

— Или миллионы, — серьезно сказал Рескэ и опустил голову.

Какое-то время мы все грустно молчали. Что могут сделать несколько капель воды против всего моря? Ведь мы часть его. Мы часть всеобщей радости. Мы часть всеобщего горя. Такие разные. И такие похожие одновременно! Где бы мы ни жили, в каких бы богов не верили, в какую бы одежду не одевали тела, на каких бы языках и какими бы разными звуками ни говорили, однако же… мы похожи! Нам всем бывает порою радостно, а порою — очень больно. Почему же люди иногда ругают людей, не похожих на них? Почему кого-то обижают за инаковость? Мы все одинаковы! Просто потому, что мы все — люди.

— Я иногда думаю, что все люди — как клетки одного большого тела, имя которому — человечество, — вдруг добавил наш полицейский, — Ведь в каком бы месте не сковырни ножом — кровь потечет красная. Одна кровь на все тело. И больно от раны в любых местах, если ковырять ножом.

— Я понял, — серьезно кивнул мальчик, — Если я опять встречу Дон Ми, а она не спросит меня ни о чем, но начнет опять прыгать или говорить о своей радости, я не буду ее бить. Потому что когда она в следующий раз будет плакать, то я, возможно, уже буду радоваться. Даже если она о том знать не будет.

— Но иногда мы плачем с другими, — грустно заметил мой отец, вздохнул, — Хотя бывает, что чья-то радость становится и нашей радостью… — вдруг тепло улыбнулся, смотря на молодого полицейского, — А все-таки, какое у вас большое сердце, Сатоси-сан! Вы все про всех знаете, со всеми радуетесь их радостям, со всеми печалитесь ихнему горю!

— Нет, что вы! — смущенно замахал руками молодой мужчина, — По сути, я со многими знаком очень поверхностно, а так чтоб серьезно знать… я знаю немногих. Вы зря меня хвалите. Я… я, наверное, просто больше реагирую на тех, кто рядом. А вот когда слушаю новости о чем-то, случившемся в другой стране… признаюсь, мне не всегда становится грустно, когда там у кого-то в другой части мира случилась какая-нибудь гадость. Не переоценивайте, пожалуйста, меня.

— Но все-таки вы довольно много знаете о людях нашего района, — отец мой с улыбкой покачал головой.