Тогда она размахнулась и ударила еще сильнее, так что рамка с громким треском развалилась на две половинки. Она схватила по половинке в каждую руку и молотила ими, слушая, как они трещат по своим не слишком аккуратно проклеенным швам.

Рамка рассыпалась на части, и Сим завыл.

Мэгги швырнула куски дерева через стену. Они прокувыркались по замусоренной железнодорожной насыпи и замерли между путями, где их теперь будет белить солнце, – обломки среди других обломков, пластиковых упаковок, бутылок из-под моющих средств, битых стекол и разной другой дряни.

– Нет, нет, нет! – кричал Сим. – Что ты наделала? Моя работа…

Он смотрел через парапет моста. Потом перевел полный горя и ярости взгляд на нее, и она почувствовала, что рядом нет никого, кто мог бы встать между ними.

Он подскочил к ней и отвесил ей такую звонкую оплеуху, что ее голова мотнулась в сторону, но она все же обернулась к нему, держась за щеку.

– Ты принес эту дрянь ко мне домой, – сумела сказать она почти не дрожащим голосом. – У меня ребенок.

– Эй! – крикнул кто-то из окна наверху. – Я уже вызвал полицию, парень!

– Не смей больше приближаться к моему дому, – продолжила она. Потом шатнулась к нему, плюнула и добавила: – Работа, говоришь? Да ты должен на коленях благодарить меня за то, что я спасла тебя от этого дерьма. И чтобы я тебя больше не видела.

Сим смотрел на нее не отрываясь, и она ждала, что он вот-вот ударит ее снова, но он замер надолго.

В конце улицы, завывая сиреной, показалась полицейская машина. Офицеры скрутили его, он не сопротивлялся. К ней тоже подошли, помогли сесть в машину. Они ездили по улицам, пока не нашли Рикардо – с Маком на руках тот в отчаянии бегал взад и вперед и то звонил по телефону, то кричал, пытаясь найти ее.

– Я думал, что он хотя бы попытается объясниться, – сказал Рикардо. – Поговорит с нами. Хотя бы через полицию. Сообщение пошлет.

– Что ему объяснять? – покачала головой Мэгги. Последние пожитки Сима были уже вынесены из их дома.

– Ты беспокоишься? – спросил Рикардо.

– Нет. Кажется, нет, – ответила она. – А, да пошел он…

Ему было предъявлено обвинение в нанесении телесного повреждения. Их удивило, что при этом его не вернули под стражу, но полицейские объяснили, что у них нет оснований его задерживать. Он должен сам приходить к ним каждый день и отмечаться. Так он все время будет у них на виду, под присмотром.

– Его необходимо изолировать, – заявил Рикардо, – после того, что он сделал.

– Честно говоря, он и так производит впечатление сломленного человека, – ответила офицер по связям.

– Да, прямо сердце болит, как глянешь, – сказал Рикардо.

– Вот именно, – подхватила женщина. – По-моему, он перенес какой-то серьезный удар. Нет, дело не в том, что я его жалею, просто он не вызывает у меня озабоченности. Есть люди, которые вызывают. Честно. Он не из них.

Мэгги проверила сайт. Фильм был еще в Сети, без изменений. Когда она видела его в последний раз, он представлял собой гениальную смесь зловещих образов, за которыми чувствовался замысел. Кролик в ландшафте. Разведчик с заданием, еле узнаваемый на темной фотографии, сделанной на ее чердаке.

Теперь перед ней был ряд видеографических клише. Инфантильная шок-анимация.

– Я знаю, что колеса крутятся очень медленно, – сказала им офицер. – Он еще не пытался связаться с вами? Потому что тогда…

– Нет.

Иногда Мэгги ни о чем таком даже не думала. Иногда позволяла своей памяти пойти по следу, пытаясь вспомнить физическое ощущение рамки в руках. Совсем простая, без всяких украшений. Деревянная. Она силилась восстановить в памяти форму проклеенных соединений, когда рамка треснула от удара. Она изучала диаграммы, усваивала новый словарный запас. Желобок. Фальц. Шпунт.

Сидя за компьютером, Мэгги пыталась проследить историю дьявольской штучки. Подозрительная смерть, а то и две, или даже много, в той комнате, где были свалены картины. Тот резец, что проделал бороздки, по которым скользили ее пальцы, что он резал еще? Внутри рамки, в самом канале, куда ложилась картинка, были какие-то пятна.

Если бы она могла спросить у Сима, где он был, откуда принес эту штуку… Будь она настоящим исследователем, то наверняка разыскала бы какого-нибудь мастера по изготовлению рам для картин, повинного в убийстве. А если она и вправду его разыщет?

А может, все дело в материале. Может, на рамку пошла древесина дурного дерева. Или это лак, замешанный на злобе. Или не то и не другое. Разве это что-то меняет?

Она выключила компьютер.

– Он закрыл свой сайт, – объявил однажды Рикардо. – Домен все еще зарегистрирован на его имя, но внутри ничего нет. Чертов трус.

Денег не хватало, но они не брали нового жильца. Когда Мэгги думала о Симе, она всегда представляла его в самых грязных трущобах Лондона, в лохмотьях, рисующего что-то на кирпичных стенах.

Она стояла посреди пустовавшей пока комнаты. Когда-нибудь они сделают здесь кабинет.

Она наблюдала вечер в раме окон.

Поздно ночью, в разгаре лета, Мэгги проснулась.

Рядом с ней неспокойно спал потный Рикардо. Она прислушалась: Мак не просыпался.

У нее чесались глаза. Она попробовала сесть. Дом жил своей жизнью. Бормотнула радионяня – это Мак сказал что-то во сне. На улице громко хохотали и улюлюкали юнцы, за полночь возвращавшиеся домой.

Сон не отпускал ее, и все же она чувствовала, что ее разбудил какой-то звук снизу.

Вдруг ее охватил такой страх, что даже дыхание остановилось, и сама она не могла двигаться.

Дверь спальни бесшумно отворилась, и кто-то вошел внутрь. Кто-то шагнул сквозь раму двери, словно отделившись от холста.

Свет уличного фонаря, проникая сквозь щелку в шторах, освещал его, но скупо. Он оставался в тени, в области намерений.

Кто-то спустился по крутому откосу вниз, к рельсам. Кто-то перебирал лежащий меж ними мусор. Просматривал, отсортировывал. Собирал деревянные обломки, превращенные в щепки поездами.

Кто-то стоял теперь в изножье ее постели, и она не могла шевельнуться. Вокруг его лица была рамка. Он смотрел прямо сквозь нее. Ей были хорошо видны скреплявшие ее новые гвоздики. Скотч, которым были обмотаны стороны деревянного прямоугольника. Струпья клея в его углах. Вся его новая, еще более несовершенная, чем раньше, форма.

Это для нее он вставил свое лицо в рамку. Правую сторону его подбородка уродовало пятно – то ли лишай, то ли болячка, то ли просто тень. Мэгги не могла разбудить Рикардо. Она не могла пошевелиться.

Кто-то держал возле головы рамку. Смотрел на нее, Мэгги, но держал при этом лицевой стороной наружу. Представлял себя ей, как картину. Он был теперь содержанием этой рамки. Он смотрел на нее, а она не могла отвести от него глаз, ведь он превратил себя в произведение искусства.