Наконец он сел прямо на землю, чтобы перевести дух. Его сорочка была мокрой от пота и предохраняющей от разложения жидкости, которая сочилась из обмотанных простынями кусков. От него несло смертью. Уложив спеленатые части тела в тачку, он забросал их компостом. Похоронил своего мертвеца. Затем, надеясь, что встречные примут его за трудолюбивого садовника, отправляющегося на работу ни свет ни заря, он взялся за тачку и покатил ее прочь.

Преступление Уильяма было замечено лишь через сутки, не раньше. Двое студентов, придя в прозекторскую, обнаружили, что на каталке лежит совсем не то тело, с которым они работали до сих пор.

Уильям обдумал разные способы замести следы, включая нанесение увечий всем до единого трупам в зале (мысль, которую он отверг сразу). В конце концов, он просто перепутал все каталки, а свою, пустую, скромно задвинул к самой стене.

Это сработало. Джонсон и Хирш не менее получаса искали свой образец, пока, наконец, не обнаружили его в углу, куда его загнал Уильям. Найдя его, они решили, что в прозекторской произошла перестановка и что их предупредили, а они просто забыли об этом, и как ни в чем не бывало продолжали работать дальше. Позже, поразмыслив, они все же решили сообщить о странном происшествии, но и тогда прошло еще несколько часов, прежде чем привратники, кляня чью-то, как они думали тогда, проделку, принялись расставлять по местам каталки с трупами и обнаружили, что одного не хватает.

Уильяму срочно требовалось надежное укрытие. Он развернул свою тачку и с сильно бьющимся сердцем углубился в район, который пользовался в городе дурной славой и где его внезапно настигли сожаления о том, что он расчленил труп.

Ночь уже почти подошла к концу, когда он нашел памятный ему дом. Точнее, не дом, а целый квартал – четыре или пять необитаемых строений, без окон, с черными от огня стенами. Взломать заднюю дверь и въехать внутрь, лавируя между грудами мусора и отбросов, было делом одной минуты. Он миновал вонючую каморку, в которой бродяги и местные ребятишки справляли разную нужду. Смрад вокруг стоял такой, что, по замыслу Уильяма, должен был отпугнуть любого непрошеного гостя. Он втащил свою ношу на второй этаж и вывалил там на пол.

Потом заново сложил части в тело, привалив его спиной к стене. Он надеялся, что химикаты, которыми он пропитал плоть, отпугнут крыс. Но все же не оставил на виду ни одного фрагмента кожи. Нечто взирало на него грязной тряпкой, которая прикрывала лицо. Уильям смотрел на него в ответ, чувствуя, как у него переворачивается желудок.

Он представлял, как встанет солнце, как его лучи в какой-то миг коснутся савана и мертвеца под ним, как зальют его целиком и как он даже не шелохнется от их тепла.

Я уже присутствовал при том, как наш декан, доктор Келли, разразился громоподобной речью о гнусном деянии. Это был мой первый и самый драматичный день в медицинской школе Глазго. С предыдущего места учебы я переводился в спешке, лихорадочно заполняя документы и строя планы. И первым, что я услышал по прибытии, была та самая речь.

В зале присутствовали полицейские. Нас отпустили, и я уже шел к выходу в компании студентов, которые любезно называли мне свои имена, как вдруг увидел привратника – он отозвал четырех молодых людей в сторону, где их ждали констебли.

– Кто они? – спросил я.

– Те, у кого сбежало тело, – сказал кто-то. – Точнее, было украдено через форточку прямо под носом у охраны и начальства лучшей медицинской школы всей Шотландии, – и он изобразил содрогание.

Уильям взбодрился, когда услышал, как сильно огорчены допросом его ни в чем не повинные коллеги. Он с неменьшей горячностью уверял, что ничего не знает о происшествии. От одежды, которая была на нем в ту ночь, он избавился сразу. Тачка миссис Малли покоилась на дне канала. Но тот факт, что Уильяма не вывели тогда на чистую воду, еще не превращает эту историю в рассказ о некомпетентности полиции.

– Ну, что? Валяйте, выкладывайте, – начал Миллз, флегматичный молодой англичанин из Йоркшира, которому в сороковом году суждено было погибнуть во Франции. – У кого какие теории?

Мы по очереди излагали свои соображения о том, что могло случиться с трупом. Рассмотрели все возможные варианты: кражу, трупохождение, аферу с участием мертвого тела. Уильям тоже был с нами в пабе, и его полет фантазии был таков: может, мертвец очнулся, понял, что он вовсе не мертвец, встал, пожал плечами и пошел домой. Моя идея – товарищи по группе одобрили мое участие в игре, хоть я и был новеньким, – состояла в том, что все они стали жертвой колдовства, что им только показалось, будто труп был, а на самом деле его не было.

Внезапно оставшийся бестелесным квартет был рассеян – «словно чертово колено Израилево», по выражению Аденборо, – среди своих коллег. Мне тоже дали место, так что в анатомический класс мы теперь ходили пятью группами по пять человек в каждой. Уильям, как и все, сетовал на это нарушение привычного порядка.

Пропавшее тело скоро вошло у студентов в пословицу. Стоило кому-нибудь что-нибудь потерять, как сразу говорили, что это, наверное, наш труп по пути домой прикарманил. Внезапные шумы в коридоре приписывали неуклюжим передвижениям беглеца. Уильям тоже шутил на эту тему с другими, не больше, но и не меньше, чем все.

В ряду домов, смотревших фасадами на железную дорогу, Уильям отыскал склад, где местные лавочники хранили излишки товара. Он заглянул в закопченное окно. Прошел поезд. Маленькая девочка, игравшая с куклой в канаве, подняла голову.

Домовладелец, престарелый бандит на покое, согласился на предложенную цену. Уильяму удалось внушить ему мысль о том, что его нельзя отвлекать во время работы и вообще заходить к нему в комнату или пускать туда людей, так как ему, вполне возможно, придется использовать опасные химикаты. Тот, несомненно, вообразил, что речь идет о подпольной лаборатории по производству спиртного или наркотиков. Уильям не стал его разубеждать.

– Сможете держать подальше от моих дверей местных мальчишек? – спросил Уильям.

– Пусть только сунутся.

Прокрадываясь в полуразрушенный пожаром дом, Уильям был готов к тому, что там рядом с телом его уже поджидает полиция. Но нет, внутри были по-прежнему только грязные тряпки и мясо. Лунный луч светлым пятном лежал на полу чуть в стороне от останков: работа неопытного декоратора.

Три жуткие ночи Уильям курсировал между пожарищем и своей новой лабораторией. Торс он перенес в чемодане. Затем, в нем же, ноги; затем обе руки и голову – в ранце. Основательно пропитанная химикатами, его ноша не смердела и не разваливалась на куски, но пахло от нее все же не очень хорошо.

Замечал ли кто-нибудь в те дни, каким он был усталым? Пострадала ли его учеба, снизилась ли успеваемость? Думаю, что нет. Мы все много работали и все изрядно уставали. Тайные изыскания Уильяма приводили лишь к его периодическим отлучкам, но и это было делом вполне обычным. Мы, студенты, всегда прикрывали друг друга в таких случаях: «О, Брайс сегодня лежит, сэр, у него температура». Эти мелкие обманы давно стали для нас второй натурой. Да и профессора, хотя подозревали, что тут не все чисто, не портили нам игру и только сухо просили передать прогульщику их пожелания скорейшего выздоровления.